учёба» под руководством Горького. Знал, что он воевал. Что написал знаменитую свою «Землянку», ставшую известной песней, после того, как попал в окружение, сумел выбраться из землянки и дойти до своих, его шинель была изрешечена осколками, и он произнёс, глядя назад: «До смерти четыре шага». А потом в один присест написал стихотворение и отправил родным в Чистополь треугольным солдатским письмом.
Великолепное стихотворение посвятил Суркову Константин Симонов.
Но знал я, конечно, и о том, что был он в руководстве Союза писателей, а в 1953—1959 годах и его первым секретарём. Что он опубликовал статью против Пастернака ещё задолго до кампании с «Доктором Живаго». Что он переводил стихи Мао Цзедуна. Наконец, нисколько не удивился, увидев его подпись в «Правде» под письмом против Сахарова и Солженицына в августе 1973-го.
Хотя, мне кажется, что подпись свою он поставил вряд ли с большой охотой. Он умрёт через 10 лет – 14 июня 1983 года. Но и тогда в 1973-м был уже в солидном возрасте. А мне показалось в 1970-м, когда мы общались, что ему безумно хочется замолить свои грехи, которых было у него немало.
Но не хватило решимости отказаться. Прошлое подсказывало ему, что может сделать советская власть с отступником.
Мне он много рассказывал про своё окружение. Он презирал большинство тех, кто заслуживает презрение. Вспоминал, что помогал Ахматовой.
Сталина, который дал ему две сталинских премии – одну за песни в 1946-м, другую за бездарный сборник стихов «Миру – мир!» в 1950-м, при ком он был ответственным редактором «Огонька», ректором Литературного института, членом Центральной ревизионной комиссии партии, – так вот Сталина он не любил. Вспоминал о нём, как о злодее и душителе талантов. Старался откликнуться на какие-то новые веяния. Например, хорошо мне говорил о Вознесенском и Ахмадулиной. Я не был их горячим поклонником, но оценил его доброе расположение.
Я просмотрел сейчас его стихи. Подъём его поэзии приходится на войну. Тогда многие стали писать лучше, чем писали до неё. Но большинство после войны словно растеряли свои способности. Относится это и к Суркову. Хотя вот стихотворение 1951 года. По мне – пристойное:
Когда устану или затоскую,
Взгляну в глаза, как в прозелень морскую,
Уйдёт усталость, и тоска отпрянет,
И на душе заметно легче станет.
Вот так вся жизнь – то хлопоты, то войны.
И дни без войн, как прежде, беспокойны:
Сегодня в Минске, завтра в Тегеране, —
Попробуй встречу загадай заране.
А сколько в суматохе каждой встречи
Признаний выпало из нашей речи!
А сколько мы, прощаясь на вокзале,
Заветных слов друг другу не сказали!
За встречами, за проводами теми
Невозвратимо пролетело время.
Мы в тишине вдвоём не насиделись
Как следует в глаза не нагляделись.
И всё ж, мой друг, сомненьями не мучась,
Не злясь
