убирать де Жиака следовало руками того, кто сможет стать более влиятельным при этом дворе. А кто сейчас более всего интересует дофина и его, так называемую, «матушку»? Конечно же, герцоги Бретонские… Вот отсюда и надо начинать!
Ла Тремуй мрачно усмехнулся. Вожделенные мечты, похоже, требовали отсрочки. И, хотя воспоминание о поцелуе мадам Катрин всё ещё сводило мучительной судорогой и душу и тело, он благоразумно решил не губить себя, не имея абсолютной уверенности в том, что получит желаемое. А желаемое вдруг стало видеться куда объемнее, чем простое обладание супругой де Жиака.
«Герцог Бретонский когда-то был добр ко мне, – размышлял Ла Тремуй. – Если его отношение не переменилось, я могу не просто обрести любовницу, но и верну свое прежнее влияние на дофина, даже под боком мадам герцогини. А потом… О, Боже! Моя супруга слишком болезненна, и слишком страдает от своих недугов. Было бы жестоко продлевать её мучения на этой земле. И, если я верну и упрочу своё положение при дворе дофина, можно договориться с каким-нибудь некапризным лекарем и успеть сделаться вдовцом, прежде чем овдовеёт мадам де Жиак… Уверен, она не откажется сменить одного министра на другого!».
Глаза Ла Тремуя радостно сверкнули. Получить сразу всё! Возлюбленную в качестве жены, её состояние и место её мужа возле возможного короля Франции! И получить, ничем не рискуя!
О, ради этого стоило потерпеть и не ехать пока в Бурже, где неизвестно ещё, что ждёт!
Руки сами собой твёрдо взялись за поводья. Решено. Он вернётся пока в Сюлли, разузнает о здоровье супруги, заодно поухаживает за ней, как и писал дофину. А потом, после того, как всё хорошо продумает, поедет к герцогу Бретонскому! Но не к Жану, а к Артюру, с которым есть о чём потолковать!
Однако, прошло более двух лет, прежде чем к этим, далеко идущим планам, удалось приступить. Стремительное возвращение Монмута после Боже, осады, жестокие расправы во время рейдов и смерть обоих королей… Куда тут высунешься?!
Ла Тремуй без устали слал письма мадам Катрин, умоляя её подождать, не гневаться и войти в его положение – в конце концов, события в стране ему не подвластны. Но в ответ получал только сухие отписки, а потом перестал получать даже их. Однако, не отчаялся. Опытным глазом, озираясь вокруг, он уже видел, как и откуда извлечь выгоду, и благословлял свое осмотрительное решение, которое позволило тихо пересидеть время всеобщей растерянности возле болеющей жены.
Да и сама болезнь драгоценной супруги, словно по заказу, прогрессировала стремительно и неумолимо. Мадам Жанна совсем перестала вставать с постели, а её лекарь безнадёжно качал головой и бессильно разводил руками, говоря, что «осталось недолго». «Я не покину вас, моя дорогая!», – шептал Ла Тремуй, навещая умирающую. Он пылко сжимал и целовал безучастные ко всему руки жены, словно благодарил за такой своевременный уход, и даже испытывал вполне искреннюю
