с полным ртом Гаор.
– Никак голодом тебя там морили, – засмеялись за столом.
– Да не спеши, паря, не отымут.
– А чо, голодно тама?
– А зовёшься как?
Гаор с сожалением оглядел опустевшую миску и ответил:
– Рыжий.
– А, ну ясно.
– Большуха, ты ему ещё подложи, – распорядилась Нянька. – А материно имя какое?
«Началось», – с тоской подумал Гаор, понимая, что сейчас неизбежно возникнет его обращение и вопрос: за что? Но отвечать надо, и отвечать правду, потому что соврать он не сумеет, и всё равно правда выплывет.
– Я не помню матери, – ответил он, принимая заново наполненную миску.
– Чего так?
– Матерь родную забыл?!
– Как так?
– Меня в пять лет от неё забрали, – ответил Гаор, уже спокойнее принимаясь за еду, – и помнить запретили.
За столом перегнулись.
– Галчонок никак?
– Так ты ж вона, рыжий.
– Кто ты, парень?
Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.
– Я бастард, – начал он.
Ему ответили молчаливыми понимающими кивками – здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.
– Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом… отцу были нужны гемы, – вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, – и отец продал меня в рабство. Вот и всё.
За столом воцарилось молчание, будто его не поняли, не могли, не хотели понять.
– Мать-владычица, – прошептал кто-то.
– И давно? – сурово спросила Нянька.
– Да… с прошлой осени третий год пошёл, – устало ответил Гаор.
– Лоб покажи, – потребовала Нянька.
Гаор поднял ладонью волосы, открывая лоб с синей звездой клейма.
– Как же так? – потрясённо покачала головой одна из женщин, – чтоб сына своего…
– Из-за гемов и сына, – недоумевающе сказал кто-то из мужчин.
– Эй, паря, а гемы-то зачем были нужны, чтоб такое сотворить? – спросил ещё кто-то.
Гаор зло усмехнулся.
– Законный сын, наследник, играл в карты, проиграл много, вот меня и продали, чтоб я долг его оплачивал.
– А оплатишь когда? Освободят? – спросил молодой тощий парень, совсем мальчишка по виду.
Гаор, не сдержавшись, выругался с настоящей злобой.
– Как же! Поставят кружок, и буду считаться прирождённым. Ошейник не снимается!
– Это мы знаем, – спокойно сказала Большуха.
И её тон заставил Гаора проглотить уже готовую сорваться с языка ещё более крепкую ругань.
