это с рук? Может, с нами двинешь?
– Нет, все нормально. Он спустит пар. А я все еще хочу на концерт.
Кейси ждали домой к ужину, так что я поел в одиночестве в харчевне. Мне подали что-то очень резиновое – и это у них хватало наглости обозвать стейком, – а потом поехал к ней домой и стал ждать. Не хотелось заходить внутрь без крайней необходимости. В те несколько раз, когда я это делал, мать Кейси чувствовала себя очень неловко. Я нутром чуял, что во мне она видит неотесанный провинциальный сброд. Вечно на нервах, с мышиными лицом и повадками, эта женщина, честь по чести, мне совсем не нравилась. Внешность Кейси унаследовала от своего отца. От человека, из-за которого уже я ощущал себя не в своей тарелке.
Всяко стоило выяснить, почему.
На улице было так тихо, что можно было почти почувствовать, как сумерки вокруг тебя превращаются в сумрак, словно опускается пелена тумана. Я услышал стрекотание сверчков, как кто-то уронил кастрюлю несколькими домами ниже; где-то в дальнем конце квартала кричали дети, играя в какую-то игру, и голос матери звал одного из них домой на ужин.
Кейси опаздывала.
Вскоре в ее доме все вдруг заговорили на повышенных тонах. Иллюзий по поводу теплых отношений в этой семье я не питал, но в то же время и за ссорами их никогда не заставал. На часах было десять минут восьмого; киносеанс начинали ровно в восемь. Нам потребовалось бы полчаса, чтобы доехать до Трескотта. Что ж – придется поддать газу, но пока времечко есть.
Я ждал. Мне это было не в тягость. Даже поймать какую-нибудь радиоволну не тянуло. Мне всегда нравилась пора вечерней тишины в Дэд-Ривер. Пожалуй, единственный сугубо эстетический опыт, который мог предложить город, – своего рода мягкое охлаждение духа, приходящее вместе с охлаждением земли. Ночи лета почти что искупали здешние периоды черноты в зимнюю пору, когда всем только и оставалось, что запираться в четырех стенах из-за лютых морозов. Можно было почти почувствовать, как одна за другой загораются в небе звезды – даже не видя их самих.
Я сполз на сиденье пониже и, кажется, задремал.
Меня разбудила хлопнувшая – так громко, что я вздрогнул, – дверь.
Перед домом Кейси не горел свет, поэтому сначала было трудно разглядеть ее лицо, когда она шла к машине, но по чему-то в ее походке, по тому, как она двигалась, я понял, что она очень расстроена. Ее движения всегда были такими контролируемыми и уверенными – рожденные тренированными и от природы не хилыми мышцами. Но сейчас прослеживалась в них какая-то дерганность, к коей я совершенно не привык. Кейси открыла дверь со стороны пассажира.
– Поехали.
Она прямо-таки бросилась на сиденье. Ее голос казался хриплым, сердитым.
– Что случилось?
– Пожалуйста, просто увези меня отсюда.
– Ты все еще хочешь посмотреть тот фильм?
– Да. Мне начхать. Поехали. Хоть к черту на куличики!
– Кейси, осади коней.
Сдается мне, она отняла добрых пять лет жизни у двери моей машины. В ушах у меня зазвенело – в
