вовсе – пьяно похрюкивала. Смех ласточки доносился до Беркута симфонией.
Как она оправляла короткое свободное платье с пышными рукавами, чтобы то закрывало шикарные, круглые, словно налитые яблочки, ягодицы. Хотя и была в кожаных лосинах. Задирай «верх» – не хочу. Ничего неприличного. Почти все в заведении уже знали, что у вороны под черным платьем красные трусы.
Беркуту нравилось наблюдать за ласточкой. Он забывал о пережитом на трассе, хотя оно еще бродило в крови хмельным коктейлем и взвинчивало эмоции на дыбы. А заодно и желания тоже.
Заводило пусковым механизмом. И бомба Беркута уже тикала. Тик-так… тик-так… В такт быстрого, слегка ошалелого пульса.
Время от времени напоминая о том, что он – молодой мужчина и сейчас неудовлетворен настолько, что и пищу-то переваривать нечем – вся кровь скопилась в другом месте.
Курок буквально уже взведен. Нужно лишь чуть поднажать – и выстрел.
Спустя некоторое время к Беркуту подошла официантка. Одна из тех, что обслуживали вип-клиентов.
– Вам еще что-нибудь нужно?
Беркут откинулся на спинку кресла.
– Вот те две женщины. Что они заказывали и что смотрели, но не заказали?
Официантка бодро отчеканила:
– Крашеная блондинка заказывала пасту, много-много коктейлей и еще пасту. А потом тирамису и еще много коктейлей. Шатенка заказала пиццу и, по-моему, хотела чизкейк.
– Принеси ей. Я оплачу.
– Какой?
– А какой у вас самый свежий?
– Фисташковый.
– Значит, его.
И уж никак не ожидал Беркутов, который ехал за шатенкой, сам не понимая зачем, что на пути возникнут те ушлепки.
Не один Беркут залип на эту куколку.
Стоило ему увидеть, что тот ублюдок почти…
У Беркута сорвало крышу.
Он неплохо дрался. Любил побоксировать, немного побаловаться вольной борьбой с теми, кто разбирается. Но сейчас это был не бокс и не спаринг – настоящий, насыщенный гормонами и эмоциями мордобой.
Беркут вбивал удары в лица и тела пьяных противников, как гвозди в крышки их гробов.
Четко… Один за другим… Не жалея силы.
Подробно, на пальцах, а, вернее, на пинках и кулаках объяснял тем ублюдкам, что эта женщина – не их поля ягода. Такая не для них. Совершенно.
Им и стоять-то с ней рядом – уже преступление.
А потом… потом он сам едва не слетел с катушек.
Второй раз за день у Беркута отказали тормоза.
Когда они с ласточкой стояли на трассе, вдвоем, и Беркут держал ее в плену своих рук. Испуганную, взвинченную и от этого еще более красивую. Дразнящую… Притягательную…
Она походила на птицу, что заперта в клетке, но в любую минуту готова выстрелить в небо, представилась бы только возможность.
Близость ласточки щекотала нервы почище недавнего шелеста
