к себе всеобщее внимание. Однако если появлению этому предшествовала страшнейшая из трагедий, то чего можно было ожидать от собрания описанных мною людей, кроме всепоглощающего изумления и недоверчивого восхищения? Вероятно, ничего, и все же, когда первый удивленный и удовлетворенный шепот прокатился по комнате, меня охватило чувство отвращения.
Поспешив усадить свою задрожавшую спутницу в укромное место, я оглянулся на ее сестру. Однако Элеонора Ливенворт, казавшаяся такой слабой и подавленной во время разговора наверху, теперь не выказывала ни смущения, ни неуверенности. Зайдя в комнату под руку с сыщиком, чей вид, перед лицом присяжных неожиданно сделавшийся очень уверенным, отнюдь нельзя было назвать обнадеживающим, она на миг замерла, рассматривая спокойным взглядом открывшуюся ей картину. Затем, поклонившись коронеру с грацией и снисходительностью, которые мгновенно низвели его до положения незваного гостя в этой обители красоты и изящества, мисс Элеонора заняла свое место, поспешно освобожденное ее собственными слугами, непринужденно и с достоинством, скорее напоминавшим победы в гостиной, нежели приличествующим той сцене, в которой мы оказались. Это была умелая игра, разумеется, но она сделала свое дело. Шепот тут же прекратился, бесцеремонные взгляды опустились, и на лицах всех присутствующих появилось подобие некоего вынужденного уважения. Даже я, все еще пребывая под впечатлением ее совсем иного поведения в комнате наверху, ощутил облегчение и буквально вздрогнул от неожиданности, когда, повернувшись к сидевшей рядом со мною леди, увидел, что взор ее устремлен на сестру и в глубине ее глаз горит немой вопрос, что отнюдь не успокаивало. Испугавшись воздействия, которое этот взор мог иметь на окружавших нас людей, я быстро сжал ее руку, которая безвольно свисала с края стула, и уже был готов просить ее быть осторожнее, когда ее имя, медленно и требовательно произнесенное коронером, вырвало Мэри Ливенворт из задумчивости. Поспешно оторвав взгляд от сестры, она повернулась к присяжным, и я заметил в ее глазах мерцание, которое снова заставило меня подумать о пифии. Но оно погасло, и она с очень скромным выражением по требованию коронера начала отвечать на его вопросы.
Но как передать волнение, охватившее меня в ту минуту? Какой бы тихой Мэри Ливенворт ни была, я знал, что она способна на сильнейшую ярость. Собиралась ли она повторить здесь свои подозрения? Она не только не доверяла сестре, но и ненавидела ее? Осмелится ли она здесь, перед лицом собравшихся и всего мира, заявить то же самое, что утверждала в уединении своей комнаты, с глазу на глаз с той, к кому это утверждение имело отношение? Хотела ли она этого? Ее внешность ничем не выдавала ее намерений, и я, не зная, что и думать, снова посмотрел на мисс Элеонору. Но она в страхе и недобрых предчувствиях, которые я вполне мог понять, сжалась, как только ее сестра собралась говорить, и теперь сидела, закрывая лицо почти мертвенно бледными руками.
Допрос
