как у Аронара. Со старым протёртым седлом. На боку столетний лук и такие же стрелы. Человек взял поводья и подошёл:
– Мир тебе, добрый человек. Всё ли у Вас хорошо?
– Всё хорошо. А у Вас?
Гость поклонился и правой рукой прикоснулся к голове. Затем достал кисет и протянул Аронару. Тот взял, достал щепотку, понюхал. Затем протянул свой кисет гостю. Обменялись. Аронар жестом пригласил гостя к костру. В степи торопиться некуда, оба монгола неспешно принюхивались друг к другу. Гость достал кожаный мешок и налил в небольшую чашу воды. Протянул Аронару. Аронар выпил и протянул гостю палочку ивы с сочным мясом.
После хорошего обеда развязали пояса и разлеглись у костра.
– Я Аронар, сын Энхэ. С берегов Темника и Селенги.
– Я Буха, сын Алунгуя. Из Восточных степей.
Разговорились. Оказалось, что Буха самый старый в роду. Что и к ним приезжали гонцы от Чингисхана и требовали отдать лучшего воина, лучшего коня и быка с телегой в придачу. Вместо лучшего воина с конём поехал старый Буха на старой лошади. Буха достал из ножен старую ржавую саблю:
– Этой сабле больше лет, чем мне. С ней ещё мой дед на кого-то воевать ходил. С тех пор висела на стене юрты. Зачем она простому скотоводу в степи?
– У меня и вовсе сабли нет,– Аронар сложил на лошадь свой скарб, – поехали дальше?
Поехали. К вечеру встретили ещё двоих, потом ещё и ещё. Со всех степей собиралась армия. Настоящих воинов, молодых и крепких, было довольно много. Но часть войска оказалась такой же, как Аронар и Буха. Старые и не приносящие пользы в хозяйстве, больные и увечные, беглецы, воры, глупые и вороватые. Все, кого не жалко отпускать из юрты на войну. И среди них Аронар. Юноша на хромом коне…
Глава третья.
Гомо сапиенс? Аронар открыл глаза. Он висел на верёвке. Связанный, с кляпом во рту. Белые говорили на чужом языке. В другой комнате.
Кто гомо сапиенс? Аронар извернулся, стал смотреть по сторонам. Дверь, окно под потолком. Подёргал ногой. Маленький костяной нож выскользнул из сапога в руку. Раскачался. И стал резать верёвку. В очередном размахе резанул посильнее последние жилы пут и выпрыгнул в окно.
Может и сапиенс. Да только не было такого, чтобы монгольского богатыря сапиенсом вешали на всё обозрение.
Ударился. Не в окно, в стену, охнул. Открылась дверь. И прилетело. Прилетело сильно. Как никогда раньше.
Голова к славянам, нож к чёртовой матери, а мысли к предкам. К отцовским, к материнским, шаманов всех увидал, все шатры, все табуны монгольских степей. И глубокую монгольскую ночь.
– Этот? – Гарольд сидел у окна, рассматривая маленького азиатского парня. Невысокий, по сравнению с рыцарями, почти без мышц и без жира. Жилистый, как гончая собака, – Резвый монгол, чуть не сбежал.
– Этот, – Ричард был доволен. Добыл монгольского разведчика. Да как добыл, на самую простую уловку, – этот самый, что в прошлый раз двоих наших завалил.
