и кудрявые младшие Огородниковы. Ваня и Наташка были как две капли воды похожи друг на друга и на мать, Татьяну Васильевну, которая, как и моя мама, была учительницей. Она преподавала биологию в школе, где учились Олег и Лариса, а классом младше Иван, и где с осени предстояло учиться нам с Наташкой. Старшая же сестра пошла в отца, с которым я познакомилась значительно позже: он работал хирургом в районной больнице и дома бывал мало.
Это была дружная семья, не слишком обеспеченная, как я теперь понимаю – все-таки трое детей, но пользовавшаяся уважением окружающих: в маленьких провинциальных городках врачи и учителя всегда находились на особом положении. Огородниковы жили буквально в двух шагах от школы (в народе ее называли «красной», по цвету кирпичного здания, которое было построено еще для женской гимназии), и я, как и Олег, стала часто бывать в их гостеприимном доме. Так закончилось мое садовое затворничество, но осталась детская, тайная, которую я даже мысленно не смела называть этим словом, любовь к Малышеву. Я просто не могла без него жить.
Два года пронеслись быстро и бестолково. Несмотря на то, что мне удалось избежать круглосуточного материнского надзора – маму направили на работу в школу, которая находилась на другом конце города, и родители после недолгих колебаний отдали меня в ближайшую, «красную», училась я неплохо. И в школу по утрам летела, как на крыльях – еще бы, там же учился Олег! Учеба давалась мне легко, почти по всем предметам у меня были отличные оценки, за исключением … английского языка.
Дело в том, что Малышев попросил мою маму позаниматься с ним французским, мама охотно согласилась, она считала, и, как выяснилось, не без основания, что у Олега несомненные способности к изучению языков. Сначала я была на седьмом небе от счастья (ура, он будет приходить к нам домой!), но в первый же раз Малышев явился на урок вместе с Лариской. Еле-еле выдержав полтора часа занятий, которые показались мне вечностью, я впервые в жизни поссорилась с мамой.
Сначала я попросила ее отказать Ларисе, но она сказала, что это не мое дело, и что «девочка, конечно, послабее Малышева, но тоже не без способностей». После этих слов я закатила настоящую истерику, не в силах ничего объяснить, но и слез сдержать не в состоянии. Со словами: «Уеду обратно к бабушке!» я скрылась в своей комнате и долго всхлипывала в подушку, пока не уснула. Когда я проснулась, был уже вечер, на улице было темно, сквозь неплотно закрытую дверь до меня доносились голоса родителей.
– Ты не представляешь, какой «бенц» сегодня Сашка мне устроила! – с удивленным возмущением пересказывала мама события прошедшего дня.
– Лида, ты преувеличиваешь, она мягкая и послушная девочка, наверное, вы просто не так поняли друг друга… – пытался защитить меня отец.
– Нет, я прекрасно все поняла: она сама не занимается, как следует, и не хочет, чтобы другие занимались, и знали язык лучше нее! – не сдавалась мама.
– Да
