45-му, 50-му, 56-му, 76-му, 81-му и др.). Таким образом, эти три сборника служат к взаимной проверке друг друга и все три дают нам понятие о том, какое представление сохранили о Петре люди, лично видевшие и знавшие его. Как всегда бывает в подобных случаях, предание отчасти идеализировало действительное историческое лицо: воcсоздаваемый воспоминанием, Петр, согласно понятиям и вкусам XVIII века, явился в образе классического героя и мудреца. Таков он и в рассказах нашего памятника, основанных на устном предании: в них по преимуществу он изображается примером высокой царской доблести, и в уста его влагаются многозначительные нравственные и политические афоризмы (см. например, рассказы 6‑й, 28‑й, 78‑й, 99‑й, 145‑й и др.).
Гораздо проще и естественнее рисуется Петр в той части «Повествований», которая содержит в себе непосредственные воспоминания А. К. Нартова. Рассказы этого рода составляют около половины нашего памятника. Мы уже знаем, что они могут касаться событий не ранее 1712 года, а затем они идут до самой кончины государя. Но из этого периода в двенадцать с небольшим лет следует еще вычесть, во-первых, довольно продолжительные отлучки царя из Петербурга (где проживал постоянно его любимый токарь) в разное время, и во-вторых, около двух лет с половины 1718 года по 1720, когда А. К. Нартов находился за границей. Таким образом рассказы, содержащие в себе личные воспоминания А. К. Нартова, относятся главным образом к последним пяти-шести годам жизни великого государя; таких рассказов можно насчитать в «Повествованиях» не менее 35. В некоторых из них Нартов сам является действующим лицом; в других он упоминается только как очевидец и молчаливый слушатель; в третьих его присутствие при описываемом только подразумевается, но с полным вероятием, ибо действие рассказа происходить в токарной, нередко заменявшей Петру кабинет; наконец, есть и такие рассказы, в которых присутствиe Нартова при описываемом не засвидетельствовано никаким осязательным признаком, но достоверность которых может быть подтверждена либо посторонними показаниями (например, рассказы 105‑й, 157‑й и 159‑й), либо соображениями внутреннего свойства; так, Соловьев не затруднился воспользоваться известиями «Повествований» относящимися ко времени суда над царевичем Алексеем (рассказы 154‑й—156‑й и 158‑й), потому что видел в них вернoe изображение душевного состояния Петра в эти тягостные минуты. Рассказы нашего памятника, содержащие в себе личные воспоминания А. К. Нартова, внушают к себе тем большее доверие, что в них пестро перемешано важное с неважным, шутки Петра с его серьезными речами: видно, что вспоминавший о царе верный слуга его любил государя как человека и, высоко ценя его достоинства, умел прощать ему его слабости. Самые речи Петра, приводимые в этом отделе «Повествований», отличаются простотой, свойственною здравомыслию, и совершенно не похожи на тe высокопарные изречения, которые приписало великому государю предание, и которые встречаются в других отделах нашего памятника.
Но, отдавая полную справедливость
