ящик стола и достала красный мешочек, вытряхнула чернильницу и уставилась на неё. Она сделала это машинально, захотелось.
– И чё я в тебе нашла? Ну зачем ты мне нужна? Где я, а где каллиграфия? А та, как бы ответила: – Чернила нужны и перо.
– Чернила нужны и перо, – Катя повторила уже в слух свою мысль… Заказала…
***
Через пару дней она была во всеоружии, навязчивая идея покалякать пером не оставляла её ни на минуту, занимала всё пространство в голове. Она и в школе то молчала по большей мере, ни о чём другом не думала. Хотя никаких проблем с успеваемостью не возникало, что удивляло учителей и особенно подруг.
– Катька, ты теперь ботаничка что ли? Где наша оторва, гроза порядка, раба любви? Какая-то ты странная. Анька покрутила у виска.
– Отряд не заметил потери бойца, – добавила Вика, – Оставь её, со всеми бывает.
– Да нормально всё, девочки, приболела, наверное. Я сегодня на тусу не пойду. Идите сами, без меня, как-нибудь отмажьте перед пацанами, – Катя обняла оторопевших подруг и поспешила домой.
Закрылась в своей комнате и, дрожащими от возбуждения руками, поставила чернильницу на стол, положила перед собой чистый лист, налила чернила и обмакнула перо…
***
Катя царапала бумагу, ляпала кляксы, но постепенно буквы стали ровными. Перо запорхало и мысли, долго терзавшие её голову, полились на бумагу, принося облегчение и ощущение правильности происходящего. Когда она оторвалась от этого увлекательного процесса, то поняла, что это не её комната, не её стол, не её… Стоп! Где я?
Она хотела крикнуть, но лишь открывала рот, как рыба, беспомощно и беззвучно. Хотела вскочить с какой-то скамьи, на которой сидела – ничего не вышло. Всё, что было ей доступно – это ерзать на одном месте, шевелить руками и ногами, вертеть головой, смотреть и слушать.
По уняв первый испуг, Катька заставила себя успокоиться. Она всегда могла быстро сориентироваться даже в самой сложной ситуации, любому парню фору даст. Положила руки на парту старинного образца со столешницей, обращенной к ученику под наклоном для удобства письма и выемкой для чернильницы. Ясное дело, чернильница стояла её. Ощупала скамью. Она была рассчитана на двоих, но Катя сидела одна.
И стол, и скамья были деревянными, массивными и наверняка тяжёлыми. Она попробовала сдвинуть парту, та не шелохнулась. Оглядела помещение: высокие потолки, огромные окна, такие же тяжёлые рамы, как и мебель, очертание школьной доски. Всё это плавало в каком-то мутном свете, детали не различались. Более-менее отчётливо Катя видела только то, что попадало в пятно света вокруг себя.
Она ясно осознавала присутствие других учениц, слышала лёгкий шорох одежды, но пока никого не видела. Было понятно, что это какой-то учебный класс старой гимназии, лет на сто назад, не меньше. Потом она отчётливо услышала грозный приказ суровой дамы, видимо, училки.
– Пиши! – Катька вздрогнула всем телом, но кричали не ей. Она повернулась насколько смогла
