Дмитриевич Шеньгин – дедушка будущего отца Наума и родной отец его мамы Пелагеи Максимовны. Он был сослан на принудительные лагерные работы в каменоломнях, откуда уже не вернулся в родные края.
В следующем, 1930 году продолжились насильственная коллективизация и борьба с кулаками, во время которых царили прежний произвол и сведение личных счетов, уничтожавшие целые семьи. Так, один из очевидцев вспоминал, что в Мало-Ирменке на этом поприще отличилась некая Клаша Наумиха: «Она сердилась на Пешковых, их шестеро братьев было, за то, что один из них ее в молодости замуж не взял. И она попала в эту комиссию по раскулачиванию – “тройку”. Так она их всех посадила. Всех! Они же не имели права что-то обжаловать»[22].
С той же жестокой рьяностью совершалось и принудительное вливание крестьянских хозяйств в колхозы, в которых к началу весеннего сева 1930 года они должны были оказаться в полном составе. Потом, во время покаяния в «головокружении от успехов», местные партийцы даже сами признавали, что «в ряде мест были допущены меры принудительного насаждения колхозов, в особенности это было в Понькино, Мало-Ирменке, Вагайцево, Козихе, где были попытки эти села полностью влить в старые существующие коммуны»[23]. Но для семьи Байбородиных эти признания мало что значили: их, как и других жителей Мало-Ирменки, уже успели загнать в колхоз села Козиха, куда от них каждый день надо было добираться полями за девять верст пешего пути.
Тот самый «второй большевистский сев» 1930 года, на который советским руководством возлагались такие надежды, в Ордынском районе не принес ожидаемого урожая. Работавшие «из-под палки» в колхозах крестьяне сумели засеять лишь две трети посевных площадей. Однако бо́льшую часть и без того сократившихся посевов погубили ранние заморозки и случившаяся летом засуха. Когда урожай был собран, выяснилось, что на каждого приходится всего по сто грамм зерна в день. В районе начался голод. Чтобы как-то выжить, колхозникам пришлось на зиму оставить на хозяйствах по нескольку человек, а остальным разъехаться на заработки в города.
Тогда решили покинуть родные края и братья Байбородины, чувствовавшие, что здесь они находятся в постоянной опасности. Павел Ефимович в селе числился как «зажиточный середняк», что могло в любой момент привести к обвинению в сочувствии кулакам, аресту и высылке. Ему удалось добыть в сельсовете справку, где он значился просто середняком. С такой справкой можно было безопасно уехать в любое место. Поэтому однажды ночью братья Павел и Алексей, собрав семьи и пожитки, тайно уехали из села и направились во Владивосток. Здесь они устроились на работу в порту докерами, поселившись в районе, называвшемся Второй Речкой, и вместо справок из сельсовета смогли сделать себе настоящие паспорта.
До́ма, в Мало-Ирменке, остался не решившийся на переезд Григорий Ефимович, самый старший из братьев, бывший уже пожилым человеком. К тому же Григорий Ефимович был женат на Феодосии, с которой прожил всю
Там же. С. 57.
Там же. С. 65.
