полиция, как мне представляется, давно вышла бы на него. Но он был умен и никогда не охотился в одном и том же месте, а на бродяжек нападал не чаще и не реже, чем на респектабельных дам. Любая, окажись она не в том месте и не в то время, могла стать очередной жертвой. В их числе мама – судя по фотографиям потерпевших, убийца предпочитал именно таких.
– Возьми лучше такси, – наставляла Линда. – Одной ходить небезопасно. Особенно сейчас, когда рано темнеет.
Мама только отмахивалась от таких разговоров и отвечала, что не готова вечно трястись за свою жизнь.
Когда в лесопарке неподалеку от Лорд-Крикет-Граунд в Сент-Джонс-Вуд, в пруду на Хэмпстед-Хит и в луже крови на спортивной площадке в Тоттеридже обнаружили еще три трупа молодых женщин, полиция, как обычно бывает в таких случаях, не спешила раскрывать детали убийств. Однако в прессу просочилась одна маленькая подробность: на нескольких местах преступлений остались следы босых ног. Выяснилось еще кое-что.
Жертву, найденную в пруду, опознали как Бренду Марш, шестнадцатилетнюю девушку, которая три недели назад сбежала из дома и пропала. Чтобы тело ушло на дно, маньяк затолкал ей в горло и вагину камни. Он становился изобретательнее и, по утверждению криминологов, не испытывал ни малейшего раскаяния.
– Кто на такое способен? – спрашивала мама у Мэтти, бросив на меня быстрый взгляд.
– Просто невероятно, да? – чуть ли не с гордостью ответил он. Или мне это сейчас только чудится…
Тем утром мне вручили подарок на день рождения, тот самый, о котором они с мамой шептались на диване. Сюрпризом оказался не велосипед, а белая мышь. Мне было одиннадцать, и я не придумала ей имя оригинальнее, чем Снежок.
Мэтти, улыбаясь, следил за тем, как мышка залезала по моей руке под свитер и выбегала из другого рукава.
– В детстве у меня тоже была мышь, малюсенькая-малюсенькая.
Мама странно на него посмотрела, велела отпустить Снежка и задуть свечи.
– Все правильно, тыковка. Ты же не хочешь подпалить ему шерстку? А теперь загадывай желание.
Когда полиция прочесывала канал, мы с Мэтти развлекались. Он завязал мне глаза платком и спросил, умею ли я играть в жмурки. Повязка оказалась слишком тугой и пахла приторно-сладкими дешевыми духами. Я попробовала ее ослабить, но Мэтти запретил подглядывать. Он раскрутил меня на месте, а затем отпустил:
– Поймай нас!
У меня кружилась голова, тело не слушалось, я сильно ударилась о ножку стола и вскрикнула.
– Ты сделал ей больно!
– Боже, Эми, я же не специально…
Я тщетно стягивала повязку; она давила так, что в глазах сверкали искры. Мама принялась развязывать узел сзади.
– Что за идиотская игра…
– Расслабься, Эми. Давай повеселимся.
– Ничего страшного, – сказала я, отворачиваясь от мамы. – Мэтти, раскрути меня еще.
На этот раз я не проронила ни
