глазах, как смотрят на дорогих и близких людей. Таковых во взводе полковой разведки оставалось немного. Помимо Панина и Щукина набиралось едва ли семь бойцов, кто составлял костяк подразделения и служил в нем с самого формирования. Подавляющее число разведчиков к этому времени уже сгинули где-то возле передовых укреплений противника, на подступах к ним или числились пропавшими без вести, не вернувшись из рейдов в глубь обороны врага.
– С возвращением, брат! – протиснулся к Егору Панин, широко расставив для объятий свои огромные руки, созданные, казалось, только для того, чтобы обнимать дорогих друзей или скручивать взятых в плен гитлеровцев.
Сидевшие возле Щукина разведчики начали отодвигаться в стороны, чтобы освободить место для прохода вперед своего сержанта.
– А мы думали, что уже не вернешься к нам. На повышение пойдешь, в штабе осядешь. Будешь к нам с комиссиями приходить, – затараторил Панин, прижимая к себе Егора, словно родного брата, и продолжая сыпать шутками.
– Да как же я без вас, – сказал Егор, поддаваясь объятиям старшего по званию и одновременно одного из самых близких своих друзей.
– И то верно, – сказал сержант, искренне радуясь возвращению парня.
Постепенно разведчики, что были в помещении, начинали выходить из землянки, собираясь и отправляясь кто в наряд, а кто еще куда, для выполнения каких-либо обязанностей. Когда внутри остались только Панин и Щукин, к ним присоединился старший сержант Каманин, также служивший во взводе больше года и фактически ставший когда-то первым его бойцом.
– Егор, с возвращением в строй, братишка! – совсем не по уставу начал он, расплываясь в добродушной, не свойственной ему, при всей его служебной строгости и жесткости, улыбке.
Старые друзья крепко обнялись, словно не виделись всего не один месяц, а год.
Только сейчас, сидя в жарко натопленном помещении землянки, Егор заметил, что оба его друга до сих пор не снимали с себя ватников, а теперь начали делать это одновременно, будто бы ждали именно такого момента, когда окажутся наедине, без посторонних, возле вернувшегося из медсанбата товарища.
– Ну ничего себе! – протянул Егор, откашливаясь и едва не захлебываясь последней ложкой каши, что успел достать из опустевшего солдатского котелка, увидев на обнажившихся гимнастерках друзей сияющие новенькие медали «За Отвагу».
Заметив его взгляд, оба сослуживца отвели в сторону глаза, не то от смущения, не то от еще чего-либо, чего стеснялись или просто не хотели ему сказать.
– Молодцы! – искренне обрадовался за своих сослуживцев Егор и добавил: – Наконец-то стали награждать! Сколько же можно было затягивать. Столько дел было сделано. Обещали награждать, а все никак.
Панин и Каманин молчали и неловко переглядывались между собой, будто не знали, с чего продолжить беседу с другом. Наконец, плотно сжав губы и нахмурившись, старший сержант снял с груди свою медаль и положил ее перед Егором, сказав:
– Это
