большинство обретавших широкое и прочное признание стихотворений (включая “песенные”) тех лет никак нельзя отнести к “батальной” поэзии; нередко в них даже вообще нет образных деталей, непосредственно связанных с боевыми действиями, – хотя в то же время ясно, что они всецело порождены войной».
Развивая мысль Вадима Валериановича, отметим совершенно поразительное отсутствие ненависти и агрессии. Советская военная песенная поэзия – в диапазоне от марша до лирики – совершенно девственна в пробуждении, так сказать, чувств недобрых. От ненависти социально-классовой до ксенофобии. В песнях периода Великой Отечественной вообще очень редко попадаются «немцы» и «фашисты».
Чаще речь идёт о неких неконкретизированных «врагах», причем даже в предельно откровенной для того времени «Враги сожгли родную хату» Михаила Исаковского на музыку Матвея Блантера (1945 г.). Понятно, что есть враги, их надо уничтожать, но жизнь сильнее смерти, и огромность и хрупкость её воплощает образ Родины с её далёкими любимыми, соловьями, осенним лесом, травой заросшим бугорком в широком поле, фронтовым братством с махорочкой, чарочкой и задушевным разговором…
Какое разительное отличие от военной публицистики того же Ильи Эренбурга – разумеется, тоже на тот момент необходимой. И даже когда русские ребята поют «В Германии, в Германии, проклятой стороне» (Алексей Фатьянов, «Давно мы дома не были»), совершенно понятно, что эмоциональное отношение к территории, откуда пришёл жестокий агрессор, не распространяется на людей, её населяющих… Впрочем, поэты, представленные в антологии, не обошли темы трагического расчеловечивания как у воюющей другой стороны, так и у ориентированной на врага публики российского происхождения.
Нам продолжают объяснять, в годы какой свирепой всеобщей мобилизации всё это создавалась и пелось, в смертельной схватке двух тоталитарных монстров; военная цензура, идеологический пресс, диктатура и СМЕРШ… А песенная военная поэзия – и аутентичная, и та, что из неё мощно выросла позже в 1960-е-70-е (еще одна, да-да, заслуга Леонида Брежнева, объявившего Победу главным достижением строя и страны), неизменно и последовательно противоречит подобным идеологемам и дидактике.
И вот тут всё познаётся в сравнении – в Третьем рейхе ничего подобного в песенном творчестве не было. Военные марши («собачьи», по выражение прозаика-фронтовика Виктора Курочкина) – пожалуйста. Бытовые, преимущественно фольклорные песенки – да, пелись. Но песни, рождённые всей полнотой сознания воюющего народа, отсутствовали как культурный факт. В песенной поэзии великой войны советский народ оставил непреложное свидетельство, доказывающее цветущую сложность тогдашней духовной жизни, многообразие проявлений «скрытой теплоты патриотизма» (Лев Толстой).
Кстати, именно из «народного» корпуса военных песен с её подтекстами, полутонами, проблематикой случившегося навсегда выбора и пр. выросло мощное
