реда, столь разрушительностью непреложного, как наше собственное проявление активности, o себе напомнившее вдруг реликтом прошлого и отделенное от жизненных истоков субъективности.
Вновь память беспощадною лавиной,
преследуя, несется по пятам.
Увязнув в прошлом, я у ног любимой –
молюсь ее отзывчивым богам.
Знаю, если мысль в рифмованных словах не зафиксирована графикой, она, навязываясь втихомолку, превращается в бред параноика, которого безудержно, повтором, клинит, не давая думать ни о чем другом.
Который день прокручиваю я в сознании поблекшую и покореженную эксплуатационным сроком пленку, бестолково памятью отснятую за пролетевшие три с половиной года. Кадр за кадром, монтируя сюжет, понять пытаюсь, как перед прошлым оправдаться. Что за сила самопроизвольно привлекала и держала, а порой отталкивала нас жестоко друг от друга. Ковыряюсь в ранах не зарубцевавшихся, нащупывая оправдание решению уйти, заслон поставив бесконечной веренице встреч, и положить конец столь затянувшемуся бесперспективному, потрепанному расставанием гостиничному браку.
Полностью отсутствует желанье, пакостное, – плакаться и обвинить расчет судьбы; случившееся – выбор мой, сознательный. Сомненья возникают, все ли делал правильно, но в том, что я в поступках был оправданно и безрассудно искренен – могу поклясться…
С бумагой попытаюсь обменяться болью, с надеждою, что станет легче безысходность и желание преодолеть: Тебя увидеть снова, обратясь к началу нескончаемого круга чувств. Пишу, любовь упрятывая в строки, предавая ей осмысленную форму, без этого не суждено движением вперед мне в жизни воплотиться… Который раз мы расстаемся?.. Третий… четвертый?
Устал: смягчать скачки непредсказуемого настроения поступков; устал: сценарно изощряться постановкой встреч и уязвленно натыкаться на вульгарности пренебрежительный экспромт, – от бесподобного, заядлостью упрямства, марафонского, безудержного секса… и мутной отчужденности высокомерия по окончании его; от твоего беспечного непонимания, чем эта многолетняя зависимость пронизала меня. Устал… самозабвенно сберегая, – ждать, когда придет на смену мне другой.
Устал…
Возможно, многоопытная львица
когтями сердце мне сжимала!
Или обласканная лебедица
мой корм доверчиво съедала!
Тихо, без скандалящих упреков, назидательно-бесплодной ненависти, попрощался и ушел, покинув поле боя. Да, поле боя интеллекта, преодолевающего расстояния, и секса, если любовная дистанция стремлением чувств укорачивалась до раскрытия объятий, – соперничества сцена для партнеров, танцующих, под аккомпанемент сердечных чувств, свой самобытный танец. В единоборстве этом – победителя быть не могло, а за проигрыш – расплачивались оба унижением бездушной изоляции. Наши отношения сузились до усладительной подмоги физиологическим потребам,
А чувства, отдалив себя на задний план,
постились без ролей,
в сердцах пеняя на сценария изъян –
поступков вне страстей.
Чувств твоих направленность – загадка, пусть она останется неразрешимой, мои же чувства – здесь, со мной; я не утаивал и не страшился их; я наблюдал за ними, как активный любящий и заинтересованный участник куража. Начну еще раз все сначала, наедине и с чистого листа.
Я постараюсь сделать так, чтоб это откровение, став достоянием твоим, закрыло все вопросы. Есть веская причина моего ухода, но о ней пока я промолчу: возможно, интуиция и ошибается.
До дня рожденья твоего осталось сорок дней… Время нестерпимой выволочки нервов… Думаю, оно поможет заинтересованностью осязаемой процессу очищения.
Прощаясь, я не хлопнул безвозвратно дверью, оставив пожеланием распахнутой ее тебе навстречу. Чтобы ты (обдуманно) решила, находясь поодаль, могу ли я и дальше на тебя претендовать.
Ты знаешь, где мы встретимся. Я буду ждать…
Зажженная свеча не догорела,
душевную поддерживая тягу;
тоскуя, ждет измученное тело надежд –
живительную влагу…
Нахлынувшее разочарование
низвергнет с пьедестала идеал;
крестом отметив наказание
тому, что ты любил и почитал.
Четыре года, как затеялось брожение судьбы – запоздалый кризис средневозвратного ценза. Предполагать, что он пройдет бесследно и не возбудит желание, увидев разницу в стремлениях с реальностью, вторым дыханием не устремиться к новизне, – было бы, по крайне мере, неразумно. Рутина превратилась в жалкую, приятной скованностью, сытую стабильность, где обитания среда, поденной узнаваемостью распорядка, разношена
