быть, сильных, зато отрезвляющих. Которые запомнили. После и славу о Грозе, как о той, кого просто так и не приобнимешь, разнесли по всей дружине. А там и бабы в детинце успокоились, перестали кривотолки между теремных стен перекатывать, Ратшу костерить за то, что дочь свою непростую сюда привёз.
А князь и не противился вовсе, чтобы Грозу под пригляд свой взять. Не ему же возиться. Да только обернулось всё это для неё неожиданной стороной: не поймёшь порой, то ли радоваться, то ли и впрямь бежать подальше. Вот и открылось этой весной, что надо бы бежать. Хоть, признаться, и тяжело было. Не хотела Гроза о том думать, а Владивоя вспоминала какой уж день. И гнала мысли о нём, а всё равно то и дело ловила себя на том, что сидит у борта, глядя в серо-бурые воды Волани, и образ его перед взором внутренним так и эдак поворачивает. И томно тогда становилось в груди, горячо. Словно варево какое тягучее ворочалось.
Помогать Гроза старалась в дороге, чем могла. Да и тут не удалось осуждения избежать. Не считали ватажники, что девица на струге самого Рарога удачу им принесёт. К тому же задерживала тоже: придётся в Белом Доле к берегу близко подходить. А острогов они старались всеми силами избегать. Хоть изловить их на воде трудно, да кому стычки с дружиной княжеской нужны, если всё ж случатся? Вот и ворчали мужи потихоньку. Предлагали – Гроза слышала – ссадить её где пораньше недалеко от веси ближней к Белому Долу, а там, мол, сама доберётся. Особенно ближник Рарога Другош, мужик на лицо – точный разбойник, часто о том заговаривал. И утром-то ему Гроза глаза мозолила, и вечером-то от неё никакого толка, хоть она и помогала Калуге, самому молодому и не такому могучему ватажнику, который, кажется, ещё и посвящения особого в их соратники не прошёл, готовить на всех еду. И так случилось, что Калуга стал единственным для неё приятелем, который, кажется, был даже рад такому соседству, хоть много они не разговаривали: Грозе было неловко, да и опасалась всё ж. А парень, наверное, даже смущался, хоть и в годах был таких, когда ровесники уже вовсю невест себе присматривают. Одёжа на нём была справная, но совсем простая. Видно, что помалу он начинал её менять на более добротную, да пока что сразу не получалось.
Нынче вечером высадились на берегу между весей, одна из которых – Лугова – промелькнула вдалеке у берега не так давно, но ещё до того, как начало смеркаться, а другая, как знала Гроза, была в нескольких верстах от того места, где встали на ночёвку. Такова уж жизнь речных находников: нигде им особо не рады. Хоть по разговорам ватажников и можно было понять, что случались такие селения, где их вполне мирно принимали. Скорей всего, старейшины их имели в том некий резон. Уж какой, Грозе и думать не хотелось.
У всех завязались свои хлопоты. Рарог и вовсе ушёл с открытого берега вглубь леса, за стену только-только зазеленевшей ольхи. Держал он под мышкой свёрток: не понять, что в нём, а интересно ведь! Гроза прислушалась исподволь – спросить напрямую у Калуги не решилась: ватажники обмолвились, что требы Велесу понёс. Место для того самое лучшее: здесь
