тогда поймёшь – не в буквах книга, а в корнях твоих. Головой ты думаешь, будто живёшь, растёшь, к свету тянешься жадно, а корни-то – они заживо похоронены, пронзают землицу жирную, к покойникам стремятся – глубже, глубже, глубже…
Отец умолк. Я смотрел на него и видел будто бы впервые. За короткое время он успел дважды перемениться. Отец, которого я знал, не походил ни на растерянное существо, рассказывающее о рыжем котёнке, ни на дремучий кладбищенский напев.
– Отец, что случилось с моей матерью? – спросил я. Ответа не последовало. Я дотронулся до отцовской руки. Вместо человеческой плоти мои пальцы коснулись бурого листа, сухого и ломкого. Я попытался заглянуть отцу в глаза, но глаз на его голове не оказалось. В безветренном воздухе комнаты покачивалась серая, испещренная глубокими чёрными порами головка облетевшего одуванчика. Корни – я опустил взгляд, чтобы отыскать их. В том месте, где отец врастал в пол – или вырастал из него? – облезлый паркет бугрился. К каким бы покойникам – глубже, глубже и глубже – ни устремился отец, находились они, очевидно, под фундаментом дома. Или фундаментом дома, в котором я родился и провёл все эти годы, слушая наставления отца и матери, и были покойники? От этой мысли мне стало невыносимо тоскливо.
Не зная, что делать, я принялся не делать ничего. Или делать ничто. Так или иначе, с каждой сменой дня и ночи заниматься этим становилось всё труднее. Однажды трудность набрала критическую массу и окуклилась, а когда я расковырял кокон, из него подобно бабочке выпорхнула невозможность. Я понял, что и мне пора покинуть кокон неделания, а вместе с ним и родительский дом, чтобы…
Чтобы что? На этот вопрос можно ответить по-разному. Чтобы выяснить, что случилось с матерью. Чтобы узнать, как плохие парни пьют коктейли. Чтобы глотнуть свежего воздуха, в конце концов. Но единственным честным ответом была полная всепоглощающая невозможность оставаться. Оставаться самим собой – бездеятельным, с пустой головой и корнями, стремящимися все глубже, глубже и глубже – к фундаментальным покойникам.
Я вышел на крыльцо. От смятых коктейлей не осталось и следа. Должно быть, приходили плохие парни и выпили их. Стоит ли мне опасаться встреч с плохими парнями и избегать их? Ещё один вопрос, поиски ответа на который достойны того, чтобы покинуть мою скорбную обитель. Отважно и, вероятнее всего, безрассудно обнажив органы чувств, я сделал шаг с причала крыльца в струящиеся потоки окружающего мира.
Мир оказался гораздо больше, плотнее и гуще, чем я мог вообразить. Не то что бы я думал, будто родительский дом стоит посреди пустыни, но такого буйства внешнего мира я не ожидал. У меня решительно не хватало глаз, ушей, носов, ртов, пальцев и мозгов, чтобы увидеть, услышать, понюхать, попробовать на вкус, потрогать и понять его весь целиком. Мир прорисовывался кусочками, лоскутками. Пока я сосредотачивался на каком-то фрагменте, он становился объемным и фактурным. Но стоило только сместить центр внимания на другой фрагмент, как предыдущий расплывался
