комиссара. – Какой ценой измерить его смерть?!
Всем давно хотелось отварной картошки.
Порой диву даешься, когда видишь необычную нежность, с какой истинно русский относится к бесхитростному блюду – картошке в мундире. Какая уж тут хитрость! Отмыл клубни, залил водой и ставь на огонь. А закипит вода – посоли круто. Ну, это на чей вкус. Иные варят в несоленой, а потом щедро макают освобожденную от кожуры, исходящую паром картофелину в крупную соль, она так приятно поскрипывает на зубах… Эх, картошка! До чего же полезный и вкусный продукт, особливо в те времена, когда выпадают народу голодные испытания!
Никто не воспел картошку в торжественных одах, но, если бы принято было водружать растениям памятники, на Руси поставили б картошке настоящий мемориал. А ведь были времена – никак не хотели ее принять. Бунтовали жестоко, дрались с екатерининскими солдатами, отвергали «ведьмины яблоки», и снова (привычное дело!) лилась русская кровь. Теперь и не верится даже. Немыслим русский стол без жаренной на подсолнечном масле с луком, испеченной в жаркой золе костра, отварной с селедочкой, намятой со шкварками…
А им хотелось попросту – «в мундире». У помкомвзвода день рождения случился. На войне обычно про эти дни не вспоминают, только раз на раз не приходится, тут вот и вспомнил сержант Меледин, что стукнуло ему аж целых двадцать два.
Степан Чекин в роте этой был новичком. Он досрочно отпросился из медсанбата. Комбат Ососков отпустил его без особых возражений, и Чекин хотел вернуться в свою дивизию, но дивизия сменила позиции, знать о ней могли лишь в армейском штабе, куда сержантов и на порог не пускают.
На прежнем месте он воевал недолго, ни к кому не успел привязаться быстротечно и кровно, как привязываются на переднем крае, и корешков у Степана там не было. Вот и остался в Сорок шестой. Так и попал на скромное торжество сержанта Меледина.
– Котелок бы картошки слопал, – мечтательно сказал именинник, – да ежели с огурцом еще…
– Селедки можно, – отозвался старшина, – имеется в заначке.
– У тебя чего в той заначке только нет, – заметил сержант из третьего взвода Ермолай Трутнев, долговязый и сумрачный сибиряк.
– Картошечки… – простонал Денис Меледин. – Чую дух от нее.
– Может, тебе и бабу к ночи? – спросил старшина Гурьев. – Конечно, бабу я произвести не в состоянье, а вот картошку…
– Добудешь? Трофейный «парабеллум» подарю…
– На кой хрен он мне сдался, я «наганом» обойдусь, – сказал Гурьев, звали его Виктором, и был он один, пожалуй, кадровый сверхсрочник в батальоне. – А с этим закусем, по которому ты млеешь, дело не простое. За ним идти опасно.
– Куда? – вскинулся Меледин.
– Сиди, сержант, – остановил его Гурьев, – не выпрыгивай. Твое дело сторона. У тебя, брат, праздник.
– Слыхал я про тот сарай, – сказал Ермолай Трутнев. – Херня все это на постном масле, байки.
– А
