безумной погоде и вечном напряжении. Воет, поет, стонет флейта антенной мачты, стучит мотор и электромагнитный призрак реет в пространстве. Может быть, эти дни выкуют из меня нового человека, здесь опять совсем рядом со столькими загадками и ребусами.
Ледяной ветер, рваные тучи то рассеются, то вновь соберутся и сеют холодным, острым дождем. На солнце ежеминутно вспыхивают радуги, яркие, плотные, широкие, почти телесные и «рядом» – вот одна оперлась концом о какую-то халупу. Электромагнитный мост. Кажется, я снова стану физиком и чувствую опять пафос науки. Война, Бог с ней – тут живая явь науки».47
Но как блестящий студент, гордость и надежда отечественной науки, оказался на фронте, а не в лаборатории? Он пришел сюда с другой войны, развернувшейся в стенах высших учебных заведений империи.
Это и правда была настоящая война – за свободу слова, за право выражать свое мнение, за возможность критиковать власть. До 1911 года российские университеты оставались автономными островками демократии в темном океане самодержавия. Университетские профессора не только поощряли студенческие акции протеста (а манифестаций было множество: против смертной казни и политического произвола, за неприкосновенность личности и освобождение политзаключенных), но и сами принимали активное участие в деятельности либеральной оппозиции48. Разумеется, консервативно настроенные министры Николая II, «Хозяина земли Русской»49, не могли позволить университетам и далее служить «ареной дерзкой и безнаказанной пропаганды революционных идей»50.
В 1911 году противостояние власти и высших учебных заведений подошло к своей кульминации. Министр народного просвещения Лев Аристидович Кассо, в нарушение целого ряда законов, подготовил ряд репрессивных постановлений: возложил «всю тяжесть ответственности» за студенческие сходки на университетских преподавателей и, по сути, назначил профессоров правительственными агентами. Эти приказы вызвали новую, небывалую по силе, волну манифестаций. Радикальные студенты врывались в аудитории с криками «Бастуй, товарищи!» и разливали сернистый водород51.
В ответ министр Кассо – вновь нарушая законы – приказал ввести на территории высших учебных заведений полицейские силы. Обстановку в столичном университете ярко описывали «Русские ведомости»: «Присутствие большого количества полицейских со штыками и винтовками вдоль длинных коридоров университета, профессора с группой студентов, конвоируемые вооруженными городовыми на лекции, городовые с ружьями, охраняющие аудитории, где читаются лекции, свист, крики и пение революционных песен, пары удушливого газа, распространяющихся в коридорах и аудиториях – все это представляет собой такую картину, какую еще стены Петербургского университета не видели»52.
В альма-матер Сергея Вавилова – Московском университете – атмосфера раскалилась до критической температуры. Более 130 профессоров и приват-доцентов были уволены или ушли в отставку в знак протеста против правительства Николая II. Оставшиеся преподаватели, «переломив себя», пытались читать лекции в условиях полицейской оккупации университета,
Там же.
Е. А. Ростовцев «1911 год в жизни университетской корпорации (власть и Петербургский университет».
Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года.
По выражению генерал-губернатора Санкт-Петербурга Д. Ф. Трепова.
Е. А. Ростовцев «1911 год в жизни университетской корпорации (власть и Петербургский университет».
В высших учебных заведениях. // Русские ведомости. 1911. 1 февраля. №25. С. 3.
