к Хорселлу, и побежал по ней к перекрестку.
Вдруг я почувствовал, что дальше идти не могу – так я был измучен пережитыми волнениями и бегством. Я зашатался и упал. Это случилось недалеко от моста, в том месте, где у газового завода он пересекает канал. Здесь я упал и остался лежать. Должно быть, я пролежал тут какое-то время.
Наконец я очнулся и сел, недоумевая, как же попал сюда. Мой страх пропал. Я потерял шляпу, а мой воротничок соскочил с запонки. Всего несколько минут назад для меня существовали только три реальные вещи: беспредельность ночи, пространства и природы, мое собственное ничтожество и страх и близость смерти. Теперь же как будто все изменилось и во мне, и вокруг меня. Я бы не мог определить, произошел у меня переход от одного душевного состояния к другому. Я сразу стал самим собой, обыкновенным, скромным гражданином. Безмолвное поле, мое бегство, ужасные вспышки огня – все это казалось мне сном, и я спрашивал, действительно ли все это было? Сам я не мог поверить этому.
Я встал и неверными шагами стал подыматься по крутому мосту. В моей душе царило лишь недоумение. Мои мускулы и нервы, казалось, потеряли всю эластичность, я шатался, как пьяный.
Над высокой дугой моста показалась сначала голова, а потом фигура рабочего, несшего корзину. Рядом с ним бежал маленький мальчик. Проходя мимо меня, он пожелал мне «доброй ночи». Я хотел заговорить с ним – и не мог. На его приветствие я ответил каким-то бессмысленным бормотанием и пошел дальше.
По Мейбургскому виадуку пронесся поезд, сверкнув на мгновение длинной вереницей освещенных окон и оставив за собой волнующиеся полосы белого огненного дыма. Треск, грохот и звон – и поезд исчез в ночной мгле. Небольшая кучка людей болтала в воротах одного из хорошеньких домов, ряды которых образуют так называемую «Восточную террасу». Все это было знакомой, милой действительностью. А то, другое, что лежало у меня за спиной там, на поле, было безумным бредом и фантазией!
Таких вещей, говорил я себе, не может быть!
Возможно, что я человек исключительных настроений. Не знаю, все ли испытывают то же, что я. Бывают дни, когда я чувствую странную оторванность от всего мира и от себя самого. Мне кажется тогда, что я наблюдаю все окружающее откуда-то извне, из бесконечного далека, вне времени, вне пространства, по ту сторону горя и трагедии жизни. В описываемую страшную ночь это чувство было особенно сильно во мне. То была другая часть моего сна.
Но в то же время меня смущало явное противоречие такой ясности духа с ужасными картинами, которые я видел там, где витала молниеносная смерть, – на расстоянии двух миль от меня. На газовом заводе кипела работа, и все электрические лампы были зажжены. Я остановился около болтающей группы людей.
– Что нового на поле? – спросил я.
Двое мужчин и одна женщина стояли у ворот.
– Что? –
