еврей. Впрочем, верующие рассматривали такое его поведение как проявление святости, как знаки подлинного мессианства, которые суду земному не подлежат. В частности, Натан из Газы, его ближайший соратник и секретарь, писал, что именно странные действия Шабтая Цви служат свидетельством его божественного посланничества: «Ибо если бы он не был Избавителем нашим, то не знал бы этих изумительных отклонений. Когда Богу становится благоугодно засветить над ним высокий свой свет, он совершает многие странные и чудные в глазах мира поступки, и это есть доказательство истинности его существа». Во всяком случае, возбуждение, охватившее европейских евреев в 1665–1666 годах, трудно с чем-то сравнить. Эмоциональный подъем, смятение, казалось, достигли небес. Даже у Христа не было поначалу стольких последователей. Целые толпы, бросая жилища и семьи, стремились к Шабтаю Цви. Весть о нем мгновенно разнеслась по странам и городам. Вот он, мессия! Вот тот, кого нам послал сам бог! Вот воплощение наших мечтаний! Вот тот, кто выведет народ Израиля из пучины отчаяния и возродит в Иерусалиме блистательное Царство царств!.. Никогда еще евреи не испытывали таких надежд. Никогда еще чудо спасения не представало им во плоти. И в этот самый момент происходит неожиданное крушение. Турецкий султан приказывает арестовать Шабтая Цви, который ничтоже сумняшеся направляется в Константинополь, а затем предлагает ему либо принять веру истинную, то есть мусульманскую, либо – смертная казнь. И Шабтай Цви, мессия, земной бог евреев, без особых сомнений принимает ислам.
Позже этот поступок его, разумеется, получит философское оправдание. Дескать, мессия, преисполнясь отваги, намеренно спустился во тьму, чтобы светом своим рассеять ее. Так же и мы «должны сойти в царство зла, дабы победить зло изнутри». Более того, возникла концепция, утверждающая ни много ни мало «святость греха». Суть ее состояла в том, что мессия приходом своим грехи человечества искупил, с сего момента и до скончания времени греха в мире нет – все, что свершается в нем, даже грех, свершается ныне во славу божию. Удивительный парадокс, не лишенный, впрочем, внутренней логики.
Тем не менее разочарование евреев было убийственным. Надежда сверкнула на горизонте и заволоклась черным мороком туч. И вот тогда пришел спасительный хасидизм. В чем состояла его, так сказать, мировоззренческая специфика? Хасидизм, как я тебе только что говорил, это своего рода иудейский протестантизм. Он точно так же отказывается от бюрократического посредничества между человеком и богом, переходит к трансцензусу – непосредственному восприятию мистических сфер. То есть это спонтанный религиозный опыт, это личное откровение, это экстаз, не теософия, скорей психология, здесь ценится не традиция, не талмудическая ученость, а воспарение открытой богу души. Однако в отличие от протестантских конфессий, склонных к пуританству, аскезе, мрачному
