заехать грузовик. Ханни продумала все до мелочей – когда успела? – даже школьную доску по ее требованию беспрекословно доставили из гимназии. Вольф любовался ею, и на сердце впервые за многие – а может быть, за все годы, что он знал себя, – копилось блаженство и свойственный только немцам какой-то мечтательный прагматизм. Погруженный в светлую меланхолию, приучивший себя к снисходительности ко всякого рода «измам», медиум заранее подсчитывал, сколько у них будет детей, каким образом он смог бы увеличить гонорар за свои выступления, как, не доводя дело до суда, безболезненно избавиться от господина Цельмейстера и передать ей себя в руки.
Это были радостные мгновения, Мессинг запомнил поездку в Эйслебен на всю жизнь. Лучший актер на свете – это зло, оно любит рядиться в мир и порядок, любит подманивать длиннополыми робами и кружавчатыми передниками. Единственное спасение – отделить себя от мира, от любого, даже самого светлого в мире учения, от верности национальной идее и любой другой идее, которая требует безоговорочного, нерассуждающего смирения. Твой палач – искренность, уверенность в верности избранного пути; держись от таких советчиков подальше. Твой грех – «ответственность», необходимость исполнить долг; избегай ее, пусть даже самый нормальный из всех нормальных людей считает, что в этом заключается «смысл жизни». Эта дистанция – твое сопротивление, а сила сопротивления – это длина промежутка. Этот зазор позволит вовремя оценить всякого рода повальные поветрия, всякий бред, ворохом сыплющийся на каждого из нас, является ли он телепатом или нет. Это утверждал он, Вольф Мессинг.
И в заключение еще раз о Мессинге. Если «не нашему» Мессингу так и не суждено достаться Ханне, пусть он останется «ничьим». Пусть сохранит дистанцию. Вспоминать об этом горько, но полезно для сохранения мира во всем мире и уважения к самому себе, пусть даже и безвоздушному.
В полдень мэр торжественно выбил деревянную пробку из дубовой бочки, и пиво полилось рекой. Правда, литр был дороговат, но труппе выставлялось по две кружки за счет города. Вольф никогда не был приверженцем этого бурлящего в желудке напитка и отдал свою порцию Гюнтеру. Сам же пригубил яблочной настойки, правда, сделал это после своего номера, к которому готовился так долго и втайне от господина Цельмейстера.
Толчком к тому, чтобы овладеть искусством бездонной памяти, послужила встреча с удивительным человеком, умевшим практически мгновенно запоминать громадные ряды цифр. Чтобы зафиксировать таблицу, в которой было пятьдесят клеток, а в каждой клетке четырехзначное число, ему требовалось минуты три. Он складывал, вычитал, умножал и делил в уме любые числа. Побывав на его выступлении в Аргентине, Мессинг испытал острую зависть к человеку, способному творить чудеса, даже ему казавшиеся недоступными[23].
По настоянию местного директора почты, являвшегося по совместительству председателем эйслебенского общества, занимавшегося «изучением
Из наиболее интересных «мгновенных счетчиков», упоминаемых В. Мессингом в своей беллетризованной биографии «О самом себе», в разные времена были известны француженка Осака, индианка Секунтара Деви, итальянец Жан Иноди, француз Мориц Дагбер и т. д. Осака мгновенно давала ответ на просьбу извлечь корень шестой степени из такого, например, числа: 402420747776576; Деви за три-четыре секунды отвечала на вопрос, чему будет равен корень 20-й степени из числа, состоящего из 42 цифр.
