здесь живет.
– Тогда он нам не нужен.
Голоса стихли. Затем с улицы послышался чей-то тонкий, отчаянный крик, а затем короткая автоматная очередь.
Быть может, следовало переночевать тут, в развалинах, но Талызин решил, что надо идти.
Через час он постучал в дверь одноэтажного домика. На стук долго не отзывались, хотя из-за плотной шторы, небрежно повешенной, пробивался слабый свет. Ему подумалось: «Сейчас в Германии мания у всех запираться, прятаться, забиваться поглубже в норы. Что это – боязнь бомбежек и смерти или комплекс вины?»
Наконец за дверью спросили:
– Кто там?
– От Кирхенштайна, – негромко ответил Талызин.
Дверь приоткрылась, и Иван вошел в коридор, слабый свет в который падал из комнаты.
– Эгон?
– Эгон.
– Я из госпиталя…
– Проходите в комнату. Осторожно, не споткнитесь, здесь заставлено, – сказал Эгон.
Комната была узкой и длинной. На столе горела настольная лампа с зеленым абажуром, лежала раскрытая книга.
Талызин, не ожидая приглашения, тяжело опустился на стул. Некоторое время он молчал. Молчал и человек, впустивший его. Было ему за шестьдесят. Высокий, прямой, узколицый, с обильной проседью.
Иван осторожничал. Сейчас вся надежда – этот молчаливый человек. Но как ему открыться?.. Кирхенштайном, кроме фразы «Он поможет вам скоротать отпуск», об этом человеке ничего не было сказано.
Наконец Талызин спросил:
– Мы одни?
– Одни. Жена на дежурстве.
Эгон, спокойно глядя на посетителя, ждал продолжения.
– Кирхенштайн сказал, что я могу рассчитывать на вашу помощь.
– В чем должна выразиться помощь? – Эгон подошел к окну и поправил уголок шторы.
– Мне необходимо срочно выбраться отсюда.
– Из Гамбурга?
– Да.
– А куда?
– В любую нейтральную страну.
– У вас есть документы?
– Никаких.
Эгон присвистнул:
– Ничего себе задачка… Как же вы добрались сюда?
Иван улыбнулся:
– Добрался. Вот как выбраться?
Эгон молча что-то обдумывал.
– Есть одна идея, но ответ я смогу дать только завтра, – сказал он.
– А нельзя ли сегодня? – вырвалось у Талызина.
– Никак, – покачал головой Эгон. – А пока располагайтесь, будем ужинать.
«Лишних вопросов не задает, сдержан. Добрый признак», – отметил про себя Талызин.
– Вижу, досталось вам, – сказал за ужином Эгон. – Вы немец?
– Нет.
– Я догадался, – кивнул Эгон, посыпая солью ломтик серого хлеба. – Не думайте, что вся наша нация состоит из извергов и палачей.
– Я так не думаю, – сказал Талызин
