кудрям на виске.
****
Надо льдом “Сапфирового” висит полная тишина. В центре стоит тоненькая девочка в черном, замершая в ожидании первых звуков своей мелодии. Мила Леонова вернулась на родину, в свой ледяной дом, где училась всему, откуда ушла, не оборачиваясь. Но жизнь вернула ее, не желая считаться с чувствами Людмилы, страхами и обидами. Вот они, ее учителя: светлый взгляд Михаила Александровича, пристальный зеленый Виктории Робертовны, малопонятный и малоузнанный за сравнительно недолгий срок совместной работы взгляд Ильи.
“Ласковый и нежный зверь” подхватывает и несет девушку по катку. Кажется, тут даже лед мягче при приземлении и пружинит при толчке. Она дома. И другого дома для фигуристки Леоновой быть не может, как оказалось. Тут мало что поменялось и все изменилось за прошедшие два с лишним года. И ей на эти быстрые минуты короткой программы снова хорошо.
Последнее вращение. Остановка. Тишина и только дыхание, в котором вдох опережает выдох, а выдох прорывается сквозь вдох.
– МОгешь, девочка!– вдруг раздается голос, который она тоже не слышала уже два полных года.
Любимый дядя Саша. Именно так 10 лет назад ей почему-то представился хореограф Морозов и остался для нее навсегда “дядей Сашей”.
– Не мОгешь, а могЕшь!– сквозь прерывистое дыхание говорит Мила и летит к открытой Александром Максимовичем калитке. А он тут же подхватывает свою малявку на руки с усаживает как в детстве на плечо.
И как в детстве с его плеча она смотрит сверху вниз на подходящую с улыбкой Викторию Робертовну. В этот-то момент Милка окончательно сдается, принимая, что дом ее здесь. В этих знакомых руках, которые протягиваются ей снизу, подставляя ей ладони и берут на себя вес, опускающегося тела.
Руки у Домбровской сильные, Мила помнила, и как эти руки волокли ее за шкирку со льда, на который она заваливалась, не желая в наказание уходить с тренировки, и как подхватили за 5 метров до раздевалки после убийственного японского этапа, когда боль в сломанной ноге переросла в нестерпимую. Надежные прохладные руки, отводившие ей пряди с лица, поправлявшие ворот платья, обхватывающие под грудью, чтобы задать направление и силу вращения при изучении прыжков, разминающие мышцы. Эти руки держали над пропастью страха перед каждым прокатом. И раскрылись, принимая в объятья после того, как последним тактом музыки оборвалась ее дорога к самому желанному золоту всех спортсменов, оставив за собой след развороченной и размазанной по по льду мечты.
Когда Джош, в объятия которого он умчалась из России, не перетерпев боль обиды и поражения, вкладывал свои руки в ее раскрытые ладони, она чувствовала тепло и мягкую дружескую поддержку. В руках Виктории Робертовны всегда была опора. Бескомпромиссная. Вот и сейчас она крепко держала Милу, пока Морозов аккуратно за талию спускал ее на землю.
И даже прочно стоя на земле фигуристка продолжала чувствовать, как ее горячие пальцы сжимаются руками тренера.
– Как
