p>Его мысли носятся в беспорядке туда-сюда, мешаясь под ногами. Агентам приходится их расталкивать, тормозить или аннигилировать. Голова у человека постепенно становится пустой, как барабан.
Тогда за первой волной приходит вторая, а там и третья. Вторая на всякий случай блокирует подсознание, чтобы оттуда, не дай бог, чего не вылезло. А третья берет под контроль двигательные функции.
Всё. Захват произведен. Теперь это мое тело.
Предыдущий хозяин загнан в черную дыру между рассудком и свалкой ненужных воспоминаний и сидит там, как в зиндане, окруженный со всех сторон охранными импульсами. Он может еще пригодиться. Точнее, его память.
Я оглядываюсь.
Шевелю пальцами, привыкая к новому носителю.
Мое прошлое тело валяется тут же, в грязной луже у стены тоннеля. Оно жирное, неповоротливое и одышливое. Я по нему скучать не буду. Новое, хоть и выглядит старше, зато жилистое и мускулистое. Самое то для беготни от Хранителей.
Я прислушиваюсь.
Гремит над головой автотрасса.
Где-то рядом гудит трансформаторная будка.
Зудят насекомые.
Впереди шелестят по гравию шины подъезжающего автомобиля.
Свет фар мажет по заплесневелым стенам. Свет фар и красно-синие отблески полицейской «люстры».
– Гребаные фараоны, – бормочу я вслух. Голос у меня теперь старческий, пропитой и надтреснутый.
Путь вперед перекрыт.
Путь назад тоже. Хранителей пока не видно, но они рядом.
Два темных силуэта появляются в светлом полукруге выхода из тоннеля.
Один из копов направляет на меня луч фонаря.
– Эй, бомжара! – кричит он. – Стой на месте!
Это он мне? Это я бомжара?
Только сейчас замечаю, что одет в грязные, рваные, вонючие тряпки. Так низко я еще не опускался.
Полицаи подходят ближе. Они стандартные. Как в сериалах и анекдотах. Один крепкий, другой тощий. Один опытный, другой молодой.
Молодой презрительно корчит морду и зажимает нос. Крепкий жует пончик и радушно улыбается.
– Привет труженикам свалки и помойки. Давно здесь ошиваешься? Толстый мужик не пробегал?
– А?! – включаю я дурака. – Чего?
– Лысого жирдяя, говорю, не видел? Он должен был сюда свернуть.
– Ну, так это… Того самого…
– Ясно. Уже зенки залил.
– Инспектор, – зовет молодой. Луч его фонаря освещает лежащее у стены мое бывшее тело. Сверкают золотистые искры на дорогом костюме. – Кажется, наш пациент.
Старший коп склоняется над толстяком и переворачивает его на спину. Вглядывается в испачканную рожу с пятью подбородками.
– Это он, – прикладывает два пальца к шее. – Живой. Но в отключке, – смотрит на меня. – Ты его зачем вырубил? Ограбить хотел?
Я делано отшатываюсь, взмахивая руками.
– Да вы что, начальники! Да ни в жисть. Этот бежал, бежал. А потом упал. Споткнулся, наверное.
– Споткнулся, говоришь, – бормочет старший, оглядываясь по сторонам.
– Споткнулся. И головушкой приложился. Теперь лежит. Граждане полицейские, ему, наверное, в больничку поскорее надо.
Старший достает рацию.
– Первый, прием. Мы нашли его. Пятый квадрат. Технический тоннель под трассой.
Треск помех. Тихий безжизненный голос:
– Что говорит?
– Ничего не говорит. Он без сознания.
– Рядом есть кто-нибудь?
– Кроме старика-бомжа, никого.
– Задержите бомжа. Скоро будем.
– А что с толстяком делать?
– Ничего. Отбой связи.
Старший вырубил рацию.
– Слышал, дедуля? Ты им зачем-то понадобился. Присаживайся. Будь как дома.
Он хохотнул.
Хранители рядом. Скоро будут здесь.
Думай, парень, думай.
У бомжары пропитые дряблые мозги. Это влияет на скорость обработки информации.
Я ныряю в черную дыру между рассудком и свалкой воспоминаний, лезу к нему в зиндан. Он в ужасе вжимается в стену из серого вещества и капилляров, лупая глазами.
– Жить хочешь? –
