здесь одна. Назначим ей горничную. Будет целыми днями читать книжки, гулять, удить рыбу, пить какао. Плохо ли?
– Я, конечно, ей предложу, – сказал папа. – Если ты настаиваешь. Но уверен, что она откажется. Видишь ли, Далли, мещане – очень гордые люди. В них гораздо больше гордости, чем в аристократах самого высокого пошиба. Запомни это, – сказал он серьезно. – Запомни, пригодится, – и вышел из комнаты.
Я потом сама спросила госпожу Антонеску, предложил ли ей папа такие прекрасные каникулы. Зимние каникулы длиной почти в полгода – с октября по март. В нашем пустом поместье, где она будет фактически за хозяйку.
– Нет, милая Стася, – сказала госпожа Антонеску. – В смысле да. Ваш отец предложил мне это. Он очень щедр и добр. Но я отказалась. Это совершенно невозможно.
Я даже не спросила почему.
Госпожа Антонеску, как и все, называла меня Стася, потому что мое полное имя было Адальберта-Станислава. И дедушка распорядился, чтобы родные звали меня Далли, по первому имени, а все остальные – Стася, по второму. Хотя не все это соблюдали, конечно.
– Хорошо, – сказал папа. – Горничную мы тебе наймем уже в Штефанбурге. Или ты выберешь кого-нибудь из здешних?
– А если выберу, – сказала я, – как мы ее повезем? Неужели снаряжать еще одну карету? В том возке она не поместится – там уже дворник, повар и две девушки. Разве что их не брать?
– Почему ты об этом думаешь? Почему тебя заботят такие хозяйственные мысли? – спросил папа.
– Не знаю, – сказала я. – Я вообще не разбираюсь со своими мыслями. Какая в голову придет – та и моя. Но зато я знаю, о чем ты сейчас подумал, когда сказал про хозяйственные мысли. А до этого ты сказал, что я слишком практичная.
– Не смей! – воскликнул папа. – Это клевета.
– Конечно, клевета, – сказала я. – Я очень романтичная.
– Нет, ты не поняла. – Папа весь залился тяжелым румянцем. – Это ты на меня клевещешь, повторяешь клевету своей матери. Я никогда, ты слышишь, никогда! Ни в мыслях, ни во сне, ни спьяну, ни во гневе не обвинял ее в том, что она мне якобы изменила, что якобы ты – моя, то есть ее дочь от инженера, управляющего шахтами господина… ну, неважно, тем более что это ложь. Это она мне поднесла на блюдечке такую мерзкую клевету, что якобы я ее в чем-то подозреваю. Но это же безумие, бред! Иди сюда. – Он сграбастал меня в охапку, подтащил к зеркалу. – Смотри на наши носы. Смотри вот на этот вот крохотный уступчик. Не острие, не картошечка, не утиная нашлепка, а вот именно этот вот уступчик. Ну-ка, чуточку в профиль. У тебя и у меня. Теперь смотри на родинку на правой щеке, под нижним веком. Видишь? И у тебя, и у меня. Брови. Видишь? Уши, наконец. Смотри, как идет мочка. Смотри, какой загиб раковины. В точности. Видишь? Теперь ты видишь? Что ты – моя дочь?
– Я всегда это знала, папочка, – сказала я. – Что с тобой, мой дорогой? Я вообще все это первый раз слышу! У меня никогда не было в голове таких глупых мыслей!
– А она меня обвиняла в том, что я ее обвиняю!
Мне
