его удивлению, Эйвери пожала плечами:
– О, слава богу, ей нужно хорошенько выплакаться.
– Да, – согласилась Айсис, – она уже несколько дней твердит, что все чудесно.
– Чудесно, – повторил Сайрус, – как заезженная пластинка.
– Ну, – Люк пожал плечами, – миссия выполнена.
Он был рад, что группка расслабилась и уже не выглядела так, будто собиралась повесить, утопить или четвертовать его. Явно Клаудия смягчила их. Но это не снимает с него вины. Нельзя простить того, что он ей наговорил. Люк чувствовал себя подлецом.
Он хорошо помнил, как она боготворила его, и сейчас предпочел бы именно такое отношение. Правда, отказавшись оставить Великобританию и управлять курортом вместе с ней, он явно ощущал себя колоссом на глиняных ногах.
Люк посмотрел на лестницу, снова взглянул на группу за столом. Надо было идти извиняться.
– Думаю, я пойду посмотрю, как она. Извинюсь.
Эйвери покачала головой:
– Не стоит, будет только хуже.
Джона согласился:
– Тебе, парень, нужно дать ей время остыть.
Остыть? Будто это возможно в жуткой жаре, стоявшей в здании из-за отключения электричества, с помощью которого просторный холл превращался в блаженный рай. К новому приступу недовольства собой добавилась внезапно навалившаяся усталость.
Он чертовски страдал от смены часовых поясов после перелета, взмок как мышь в одежде не по погоде, но ему нужно уладить дело с Клаудией.
– Почему, пока мы летели, ты не сказал мне, что она настолько расклеилась? – спросил он Джону.
– Ничего она не расклеилась. – Эйвери встала на защиту Клаудии.
– Не делай из меня дурака.
– Она работала день и ночь, как вол, организовывая здесь все, восстанавливая, что можно, чтобы, когда завтра отменят штормовое предупреждение, мы смогли бы начать расчистку. Я не говорю о том, что ей пришлось улаживать дела с двумя сотнями постояльцев, ожидавшихся в течение следующих нескольких недель. – Эйвери посмотрела на него. – Она помогала в городе и другим курортам. Она сильная, лидер. Она не расклеилась.
– Тогда почему она расплакалась?
Эйвери покачала головой:
– Она измучена, переживает и беспокоится. Не спала почти пять дней. Вся ее жизнь полетела к чертям и, может быть, не знаю точно, она думала, что ты единственный человек, который по-настоящему поймет ее отчаяние. Никто из нас не может до конца понять, насколько беда на курорте, который она так любит, ранила ее. Только ты, Люк. Ты это сделал, Люк? Ты пошел на пляж, сказал ей, что все понял?
Он игнорировал укор Эйвери, чувство вины вновь захватило его.
– Я спрашивал, как она, ты сказал, хорошо.
Джона кивнул:
– С ней все хорошо. Чудесно. Учитывая то, что все, сделанное ею для курорта за последний год, разлетелось вдребезги. Она работала, помогала всем нам.
