потом не удавалось. – «Фэй от Хантера»?
Джеймс отобрал руку и кивнул, трогаясь с места на зеленый.
– Значит, я – Фэй?
– Угум.
– А ты – Хантер?
Он ядовито усмехнулся моим попыткам корчить из себя Капитана Очевидность.
– Выходит так.
– Кто придумал нам эти дурацкие клички?
Несколько секунд Джеймс занимался тем, что увлеченно следил за дорогой. Пожалуй, даже чересчур сосредоточенно.
– Значит, это правда? Врачи не ошиблись? Ты совсем ничего не помнишь?
Мне стало обидно. Выходит, первому моему признанию он не поверил?!
– Я бы не стала тебе врать, Джеймс, – проворчала я и отвернулась к окну.
– Ну конечно, – снова ровным голосом отозвался он, – само собой, Кристина.
Почему-то мое родное, привычное имя прозвучало в его устах, как издевка. Я уже слышала, как он называет меня «Фэй» – содрогаясь от злости и возбуждения при этом. Фэй волновала его, к ней Джеймс не умел оставаться равнодушным. «Кристина» он произносил, будто обращался к пустому месту, и от этого мне становилось обиднее и больнее вдвойне.
– Можешь дать мне телефон? – не попросила, потребовала я, а когда муж повернулся, даже руку вверх ладонью протянула. – Мой телефон. Верни его.
– У меня нет его с собой, – отмахнулся он.
– Тогда свой. Дай, пожалуйста.
– Зачем?
– Сделать один звонок. Родителям, – я с трудом держала себя в рамках «не жаловаться, не скандалить, не просить», хотя очень мечтала их нарушить. – Дашь?
Он вынул из кармана брюк мобильник и вручил мне. Я разблокировала экран, попутно размышляя, что и в технике за четыре года произошли изменения. Впрочем, с меню справиться удалось, и в трубке зазвучали гудки. Мамин телефон был так же выключен, а вот отец ответил после третьего гудка.
– Джейми, сыночек, рад тебя слышать! – проворковал он таким до боли знакомым мне голосом, выговаривая слова с характерным русским акцентом: все согласные – твердые. Папа родился у бабушки уже здесь, но из-за того, что она активно вращалась в кругах русской общины, с детских лет перенял такую манеру речи и уже не смог, а может, и не захотел разучиться. Да, папин голос я бы узнала из миллиона других.
К моей уже и так двухтонной обиде, добавилась третья тонна. Я была единственным ребенком в семье и на вполне законных основаниях привыкла, что вся родительская любовь, все обожание и вся забота достаются лишь мне. Это меня на протяжении двадцати лет звали «Кристиночкой» и «доченькой», это на мои звонки отвечали с радостью и облегчением, а теперь выяснилось, что мистер Уорнот стал для папы «Джейми» и «сыночком»?! Да, мелкая детская ревность в два счета охватила и сожрала мое нутро, и я бы очень удивилась, если бы у кого-то на моем месте получилось иначе.
– Это не Джейми, папа, – протянула я, – это я.
– А, это ты, Фэй, – возможно, мне под действием обиды лишь почудилось, но
