адка – волшебство.
Паскаль Киньяр в своей «Тайной жизни» сравнивает контакт пишущего и читающего с отношениями любовников: «Читать и любить – это познания, ниспровергающие знание; это бунт против того, что полагается делать или думать».
Но как человек, любящий разгадывать литературные загадки, сам начинает их задавать? Никто не знает наверняка. У меня потребность писать возникла в том числе как компенсация потерянной профессии: я изучала литературу Японии в Институте стран Азии и Африки МГУ и защитила диссертацию на тему «Женская литература Японии» в Университете Гумбольдта в Берлине.
Главное же, конечно, не это. Тот же Киньяр пишет: «Писатель – это человек, который беспрестанно желает отделиться от тьмы, которому никогда не удается выйти из тьмы».
Насколько убедительна моя попытка выйти из тьмы, судить читателю.
Бред
Утром на улице возле частной школы, расположенной на двух этажах сталинского дома, стояли директриса (коротенькая, толстая, рыжеволосая) и миловидная женщина в лакированном пальто и лакированной кепке, с шанелевской сумкой на локте, мать кого-то из школьников, телеведущая. Директриса жаловалась на бомжей:
– Облюбовали подвал рядом с моим подъездом. И уж в ДЭЗ сколько раз звонили, все без толку. Грязные, вонючие. Ведь это же не люди. Усыпить бы их, что ли. Всем было бы лучше, и им в том числе.
Лакированная кепка кивала.
Вдалеке промелькнула фигура в длинной юбке и платке. Директриса показала рукой и глазами в ее сторону:
– Вон видите ту «монашенку»? Вы знаете, кто ее племянник? Он нашу школу лет восемь тому назад окончил. Она его к нам водила. Класса до третьего. А потом он сам, своим ходом. Так вот, он был сожителем актрисы, которая еще при Сталине… которая год назад умерла. То есть, конечно, когда уже кончил школу, когда был в институте. О них много писали. История… с душком. Он после ее смерти куда-то сгинул. Сейчас уже как-то подзабылось, но на днях – вы, может быть, видели – был большой документальный фильм о ней, в честь юбилея, и о последних годах, о последней, прости господи, любви. Хотя показали их достойно, трогательно. Там такая фраза была: «Разминулись в веках». Я даже прослезилась.
– Да-да, фильм я посмотрела. Честно говоря, ничего нового. Все давным-давно написано, переговорено. У нас-то уже шушукались, когда она в первом сериале снималась, когда еще никто ничего не знал. Что вы хотите – на телевидении все обо всех известно. А то, что он здесь учился, мне мама одной девочки из нашего класса рассказала. Он тут у вас знаменитость. Знаете, бывает всякое, но это уже извращение. Такая разница в возрасте!
– Именно. И знаете, что я вам скажу: не на пустом месте! Конечно, в частной школе всегда много проблемных детей. Для того мы и существуем, чтобы помогать, вытягивать. Но этот… Где-то до восьмого класса еще доковылял кое-как. Но соображал очень туго. К математике и физике просто был не способен. Это и не страшно, есть же природные гуманитарии. Но он и по литературе, по истории… Казалось бы – задали главу, так выучи, и все, а он приходит и говорит: «Не понял». «А это почему?» «А этот почему так сказал, а сделал эдак?» Учительница по русскому и литературе вечно жаловалась. Психика у него точно была не в порядке. Или отключится и молчит, ничего не видит и не слышит. Или вот: тетя эта в длинной юбке его же в церковь водила, приобщала к религии. А у нас, как начались основы православия… Правда, позже, когда тетя уже исчезла. Говорят, мать к ней сына ревновала. Но ведь не может же все так сразу улетучиться? Вместе с тетей? Так он на все вопросы по религии просто не отвечал. Молчал, и все. Как вам это? Ну а в восьмом совсем свихнулся, и пошло-поехало. Мы его просто спасли на выпускных.
– Но нельзя же откровенно больного ребенка держать вместе с нормальными?
Директрисе слышится упрек.
– Ну, я, конечно, немного утрирую. Все-таки сначала он переходил из класса в класс даже с четверками. У нас индивидуальный подход, помогали, шли навстречу. И потом, он был тихий, на физкультуре больше на лавочке сидел. Мать справку приносила, о диспансеризации, что все в порядке. Родители, кстати, приличные люди. У отца небольшая фирма, мать там же бухгалтер.
– Ну, знаете, справку ведь купить можно. А родители, скорее всего, сами виноваты. Не смогли нормально воспитать. Так ведь с ним еще что-то серьезное в старших классах приключилось? Мне сын рассказывал, что об этом легенды ходят. Что-то там с Че Геварой…
– Да ничего там не было! Ох, извините, звонок! Всего вам хорошего.
Директриса исчезает за железной дверью школы, а лакированная телеведущая направляется к «ауди». Она работает на телевизионной периферии, на экране возникает случайно и исчезает быстро, подчиняясь нервической игре зрителей с пультом. Начинала еще при социализме и до сих пор говорит по старинке: медленно и скучновато. Недавно приняла участие в ток-шоу центрального канала. Тема – провинциальные школьники
