московский «Спартак» аж со счетом 9:3.
Надо было срочно выбираться из этого сумасшедшего дома, и Эрвин потянулся за костылями.
Глава вторая
Виктория, богиня победы
– Мама, тебя к телефону!
Перед тем как открыть дверь, Моника вежливо постучала – стало быть, в этом отношении за пять лет ничего не изменилось; остальное выяснится постепенно.
Виктория надела на ручку колпачок, положила ее рядом с рукописью и встала; стул недовольно скрипнул – все, на что способен предмет мебели, а намного ли большими возможностями располагает человек?
– Кто звонит?
– Тетя Тамара.
В висках запульсировало, но Виктория отогнала тревогу – бессмысленно волноваться авансом. Дочь следовала за ней чуть в стороне, как тень, они прошли по коридору до прихожей, затем Моника деликатно проскользнула в свою комнату, Виктория же – судьба среднего возраста – отвечать за всех, как за тех, кто моложе, так и за тех, кто старше, – протянула руку к трубке, беспомощно лежавшей на темно-зеленой скатерти, которой был застелен узкий столик под большим зеркалом. Точно так же она дожидалась ее здесь и в ту страшную ночь, когда тоже позвонила Тамара.
– Я слушаю.
– Виктория?
Голос невестки звучал мрачно, почти зловеще.
– Что-то не так?
Виктория пыталась сохранить беззаботный тон, но в ее голове беззвучно кричала маленькая девочка, которой она когда-то была и в каком-то смысле оставалась и сейчас: «Дай бог, чтобы с Эрвином ничего не случилось, пусть это будет обычный приступ, я пойду и успокою его, главное, чтобы не произошло чего-то непоправимого».
– Да, не так. – Тамара не торопилась, она сделала паузу, как актер перед особо драматичной репликой, и затем добавила раздраженно: – Эрвин исчез!
Виктория облегченно вздохнула – это еще не так страшно, это оставляло надежду. Надежду? На самом деле надежда исчезла раньше Эрвина.
– Что значит исчез? – спросила она серьезно, даже строго – с истеричками иначе нельзя, к ним надо относиться требовательно.
– Когда я пришла с работы, его не было.
– Может, пошел в магазин? Или в баню?
– В баню?
Тамара выдержала еще одну паузу; можно было, конечно, рассердиться, прикрикнуть, мол, что ты тянешь, почему не говоришь всего сразу; можно было, но не стоило. Тамару надо было понять, молодая провинциалка, думала, что сделала хорошую партию, солидный человек, столичный адвокат, а теперь приходится ухаживать за инвалидом.
– Он взял с собой весь свой гардероб! – выпалила та наконец и разрыдалась.
Кое-чему невестка у Эрвина все же научилась – брат никогда не говорил: «моя одежда», только «мой гардероб».
– Что
