какой. А ты давай… не разлёживайся, ступай тину болотную с себя смывать. Я тебя такой на печь не пущу…
Пришлось повиноваться. Не пустил бы… Тогда пришлось бы на улице спать. А на улице не очень хотелось. Мошкара да жуки всякие. Мухи настырные. Иголки на земле колются и шишки. Но я бы стала, если бы выбора не было. Конечно бы стала. Мне вообще похоже пора привыкать спать на земле и питаться тем что сама раздобуду…
До бочки доковыляла с трудом. Даже раздеваться не стала, так полезла. А стоило окунуться в ледяную воду, сонливость мгновенно отступила…
Застучали зубы. Бледная кода покрылась мурашками, но я продолжала усердно стирать с себя грязь, словно пытаясь стереть следы и воспоминания прошедшей ночи. Ночи, что унесла жизнь моих родителей. Печальная правда не желала укладываться в голове, я всё никак не могла поверить. Не могла примириться с реальностью…
Всё казалось, вот сейчас проснусь от запаха свежей маминой выпечки, спущусь в кухню, поцелую отца в небритую, колючую щёку и забуду весь этот ужас, как страшный сон. Но нет…
Отмывшись, не скажу, что начисто, обтёрлась простынёй и натянула на себя льняную, грубую рубашку с чужого плеча, которую пришлось заправить в болтающиеся на мне штаны. Затянула на талии ремешок и побрела в дом, где трещала и дымила старая печь, а в большой чугунной сковороде скворчало что-то вкусное. Рот наполнился слюной, хотя казалось есть не хотелось…
Я не была уверена в том, что этому лесному старичку можно доверять в полной мере, как и не была уверена в том, что он меня не отравит, чтобы потом, например, сделать из меня удобрение для своих заросших грядок. Но лучше смерть от жареной картошки с зеленью, чем от руки инквизитора.
– Да ты не боись… – дед хлопотал, накрывая на стол. Откуда-то взялись соления, буханка румяного хлеба и довольно приличная на вид посуда. – Сама же ко мне пришла, не я к тебе. Так что проходи, гостем будешь.
Я сделала шаг.
– Может, вы убиваете случайно забредших путников, а сейчас пытаетесь притупить мою бдительность.
– Может, – посмеиваясь, отозвался дед. – Тебе ли не всё равно? Из болота вылезла, явно не от хорошей жизни бежала. Хоть поешь досыта перед смертью.
– Ваша правда, – не стала спорить и подошла к столу. Опустилась на табурет, опасаясь, что он развалится подо мной, но обошлось. Ни он, ни я разваливаться не спешили.
– Ну, а звать тебя как, чудище болотное? – спросил старичок, беря прихватки. Снял сковороду и поставил её в центре стола на подставку.
Я задумалась. А стоит ли вообще называть своё имя?
– Видать, сильно тебя прижало, раз даже назваться боишься, – проницательно заметил дед. – Да только, хочешь верь, хочешь не верь, мне умирать не страшно. Пытать будут, ничего не скажу. А из принципа. Вот, – гордо произнёс он и вручил мне вилку.
– Юнна, – вымолвила устало.
Дедушка сел напротив и, к моему удивлению, расстелил на коленях салфетку. А приборы-то взял так чинно, словно член палаты лордов.
– Ты
