а главное, просвещенные мореплаватели не успели бы вмешаться или запугать наших в Питере…
Залив вы теперь возьмете. Как и чем – знаете. Сил более чем вполне. На том и закончим с ними. Возразить по-серьезному им трудно, если Василий Александрович форты взорвет…
Ох… Еще водички… Так… Предложение о мире сами им пошлите, МИД две недели сочинять только будет…
Нет времени. Нельзя тянуть! Что надо, Алексеев все знает. А то англичане поймут… поймут… Успеть надо! Успеть… надо… Дочуркам еще… Успеть…
– Степан Осипович! Да что вы, в самом деле! Вам еще Георгия второй степени получать, а то и первой! А вы… Степан Осипович?..
– Оставьте. Он опять в забытье впал, видите же. Температура скакнула. Перенервничал с вами… Ступайте же, господа. Дальше дело наше, врачебное. Степан Осипович все, что хотел, сказал. Даст бог, душу облегчил – может быть, и на поправку пойдет. Хотя не стану лукавить, дело-то очень серьезное. И пока прогнозов давать не возьмусь. Крови адмирал в бою потерял много…
Глава 1. Не кровавое воскресенье
Санкт-Петербург. 25 декабря 1904 года
– Итак, господа, я вижу, что здесь присутствуют все выбранные народом делегаты для вручения его императорскому величеству государю императору Николаю Александровичу верноподданнического адреса от рабочих города Санкт-Петербурга? – громко прозвучал под сводами хорошо поставленный командный голос дворцового коменданта.
По рядам собравшихся у подъезда Зимнего дворца выборных пробежал согласный гул. Действительно, здесь собрались все…
Когда многотысячная нестройная колонна празднично одетого разночинного работного люда, ведомая председателем Союза фабрично-заводских рабочих столицы (а по основной профессии – служителем культа) Георгием Аполлоновичем Гапоном, с портретами батюшки-царя, триколорами, иконами, церковными хоругвями и песнопениями с Адмиралтейского проспекта вступила на Дворцовую площадь, идущие увидели впереди, у дворца, монолитный строй из нескольких каре гвардейских гренадер и пехотинцев. На их трехлинейках тускло посверкивали длинные четырехгранные иглы примкнутых штыков.
Прямо позади них, вдоль самых стен Зимнего, на высоту половины окна первого этажа возвышались восемь длинных палаток или шатров из окрашенной черно-желтыми полосами плотной материи, судя по всему, для того, чтобы служивым было где погреться.
В глубине площади, по обе стороны от Александрийского столпа были видны две развернутые восьмиорудийные батареи трехдюймовок с построенной возле них прислугой. Сами пушки были зачехлены. Позади артиллеристов, замерев в седлах с палашами наголо, как золото-стальные изваяния, возвышались кирасиры и конногвардейцы. Только облачка пара из ноздрей их изредка фыркающих могучих коней издали отличали закованных в кирасы всадников от искусно отлитых и раскрашенных оловянных кавалеристов-солдатиков – голубой мечты детства любого мальчишки. Справа, из-под арки Генштаба, звонким эхом отдавался и разносился по площади цокот копыт неспокойных
