спали. Еще месяц назад не люди были – факелы! Как они ловили каждое слово, даже в холода ходили с распахнутыми пальтишками, чтобы галстуки были видны. А теперь это даже не кто, это уже совсем что!»
Светка – маячок, такая неизменно открытая, воодушевленная, всегда готовая мчаться вперед, к подвигам, спасать мир, горбушки таскающая воробьям, – сидит, собрав лицо в кулачок, с выражением кислым, как у сварливой бабки у подъезда.
Психованный Санька, с его огромным добрым сердцем, – почему он теперь, демонстративно откинувшись, чуть не качается на стуле и горестной тряпкой болтается на тощей шее несвежий галстук? И прямо-таки написано у него на лице: «Это вам надо, а мне все до фени».
Наконец Иванова иссякла.
– Спасибо, Настя, садись. Товарищи, вопросы?
Вялая рука поднялась:
– А можно быть свободным?
Этот Витька Маслов. Старше всех, себе на уме, проныра. Глазища-тарелки наглые, с прищуром. Уши лопухами, всегда по ветру – где бы что сгоношить. А ведь всего-то тринадцать! Не раз ловили его на торговле папиросами, и от него самого иной раз попахивало табачищем. Врет да оправдывается, что мать посылает, жрать дома нечего, денег в семье нет, а ведь ложь, ложь! Один он в семье остался, мать работает на текстильной фабрике, на хорошем счету, зарабатывает неплохо.
Оля, еле сдерживаясь, спросила:
– Куда ты так торопишься, Витя? Иди-ка сюда, расскажи товарищам.
Маслов, даже не думая подниматься и тем более отдавать положенный салют, начал, по-блатному растягивая слова:
– Тороплюсь, потому что времени жалко. Работать надо, семье помогать, а мы тут вола пинаем. Маршировки, линейки, песни. Сплошной форс.
– Сюда, говорю, иди, – чуть поддав стали в голосе, повторила Оля. О, зашевелился, вышел, хоть и нагло пожав плечами.
– То есть ты, начальник штаба Маслов, смысла в пионерской работе не видишь? – вкрадчиво, по-змеиному уточнила Оля.
От такого предположения его все-таки передернуло, наверное, фантомные явления совести, по старой памяти. Во, чуть губы дрогнули, немного побелели. И все же держится по-прежнему нагло, говорит даже немного снисходительно:
– Игрушки это, для маленьких. Я сразу в комсомол. Я – коммунист.
Тут и Санька вальяжно вскинул два пальца:
– И я. Что мы, в самом деле, железки собираем, шагистикой занимаемся, песни распеваем – что, это главное, что ли? Настоящим делом бы заняться.
«И раз, и два, и три… главное – не разораться», – и Ольга мягко пригласила:
– Делом, говоришь. Хорошо. Подойди-ка сюда.
– Мне и здесь неплохо, – огрызнулся Санька, чуть спав с лица.
– Подойди-подойди, чего боишься? – ласково подначила она.
Расчет оправдался: надувшись лягушкой, Приходько с деланой независимостью, вразвалочку подошел, встал возле Маслова.
– Вот стул, Саша. Садись и сними-ка ботиночки.
– Это
