к самостоятельному существованию без мужа.
– Хорошо. Я подумаю, – сказала Николаю. – Завтра созвонимся и, если ты действительно переселишь куда-то свою первую семью, мы с Никитой, возможно, вернемся.
Сказав это, я попыталась закрыть дверь, но Коля не дал мне этого сделать – выставил ладонь и придержал ее.
– Вы – моя единственная семья, Насть… Ты и наш сын.
Он говорил это с жаром, вновь превращаясь в того мужчину, за которым, как мне казалось, я была, как за каменной стеной.
– Вот и докажи это, Лаврентьев, – сказала безапелляционно. – А сейчас я просто хочу отдохнуть.
Все же закрыв дверь, я заперла ее на все замки и вернулась к сыну. Если мой уход приведет к тому, что я добьюсь своего, значит, не все для меня потеряно. И я действительно могу диктовать условия, которые, как я совершенно искренне считала, Коля теперь просто обязан был выполнять.
Резко сев на постели, я заморгала, пытаясь понять, что происходит. Чудилось, что случилось какое-то нападение – настолько громко кто-то барабанил то ли в стену, то ли в дверь. Рядом, с плачем, которого я ни разу у него не наблюдала, подскочил Никитка. Заголосил от ужаса, а мое материнское сердце тут же стало вторить этому реву бешеным стуком.
– Тише-тише, это просто в дверь стучат, – попыталась я успокоить сына. – Я сейчас посмотрю, кто это.
«Стук» представлял собой просто адовую барабанную какофонию, которую наверняка было слышно даже в соседнем подъезде. Как только он прекратился, ему на смену пришли ругательства. Кричал какой-то мужчина, видимо, из числа любовников Дарины.
Сама она так и не приехала домой ночевать, потому я не представляла, что мне делать.
– … не откроешь, ***, сейчас я к друзьям смотаюсь и дверь выломаю. А потом *** тебя так, что ты сидеть не сможешь неделю!
Он ругался так грязно, что у меня от испуга к горлу ком подкатил. Я быстро выглянула в глазок – за дверью стоял огромный мужик с бородой. Он чуть пошатнулся, видимо, был пьян, и я отпрянула вглубь квартиры, к так и продолжающему истошно плакать Никитке.
Снова раздался стук. Показалось, что внушительная металлическая дверь не выдержит и сначала пойдет трещинами, а потом рассыплется в труху. Мужик что-то кричал снова, вроде угроз спилить замки болгаркой, если Дарина не откроет сейчас же.
Разумеется, все, что я могла себе в данный момент позволить – сидеть тихо, как мышка. И прижимать к себе сына в бесплодных попытках его успокоить.
– Тише-тише… сейчас он уйдет, а мы с тобой – домой, – шептала я Никите, что вцеплялся в меня с такой силой, словно хотел стать моей частью.
– Хоч-ч-чу к п-папеееее, – то ли простонал, то ли провыл сын.
Когда он это сказал, мое и без того израненное сердце закровоточило еще сильнее. А понимание, что я в ловушке, из которой пока не выбраться, отравило разум окончательно.
Похватав наши немногочисленные вещи, которые до этого разложила, я запихнула их в сумку и скомандовала сонному Никите:
