справлялся не очень, оставляя пустые места для украшений листов. Ждал, очевидно, когда в его отряде объявится помощник.
Назгал видел только закорючки, похожие на волны травяного моря. Вроде красиво, но совершенно бесполезно.
Прибытие лидера гнезда оказалось недостаточным поводом, чтобы прерваться. Эстиний закончил мысль, прежде чем воззрился на лидера.
– Вестник! Какая честь! – восхитился Эстиний.
Он не утратил способности радоваться. Появление Назгала все еще вызывало у него радость. Настолько странное чувство заставляло Назгала поежиться. Он все еще не верил, что кто-то способен так искренне радоваться, встретив другого человека.
Эти чувства непонятны.
– Ты проделал большую работу, – сказал Назгал, чтобы начать диалог.
Эстиний тут же подскочил, хватая лист с аналоя. Опять хотел похвастаться творением. Словно ученик в мастерской. Назгал закатил глаза, рукой остановил ретивого священника.
Пухлая ладонь, широкая как лопата и такая же прочная, уперлась в острые ребра. Кожа у Эстиния оказалась неприятно сухой, впитывала влагу с кожи Вестника. Отняв руку, Назгал потер пальцы.
– Твои надписи мне не интересны, – в очередной раз повторил Назгал. – Я пришел для того, чтобы позвать тебя в верхний ярус.
– Я готов!
С щенячьей радостью Эстиний бросил лист на стол, где о нем позаботятся, и пошел за Вестником.
Ноги, ставшие похожими на заточенные копытца, пробивали дыры в земле тоннеля. Эстиний взрыхлял почву, подготавливая ее для жизни грибницы. В образовавшихся отверстиях скапливалась вода, испарялась и превращалась в туман.
Назгал не знал, стало ли это изменение естественным желанием Эстиния. Ведь он душу – почти на самом деле, – вложил в творение. Скорее уж это естественное приспособление. Идти на заточенных культях проще. Назгал утопал в мягкой почве, тратил уйму сил, пытаясь пройти нижними тоннелями.
Это его удивляло, ведь по болотам он мог ходить в мокроступах, не проваливаясь. Хотя тогда он был младше. Меньше. Не таким значительным.
Те времена не ушли во тьму, не растворились в сочном настоящем. Они маячили за границей восприятия, напоминая о себе холодными, жестокими прикосновениями.
Именно эти воспоминания заставили Назгала спуститься на ярус безумного летописца.
В отличие от остальных тоннелей здесь присутствовала хаотическая упорядоченность. Ни один человек не может отказаться от организации, как бы он не постулировал тягу к свободе. Эстиний приспособил естественные тоннели под мастерскую. Украл у грибницы подходящие помещения, укрепив их костяными стенами.
Со стен на проходящих взирали глазастые черепа. Кожи они давно лишились, зато мягкие ткани еще держались за поверхность. Глаза казались рудиментом на преобразованной плоти. Вряд ли они что-то видели. За гостями черепа наблюдали с помощью иных приспособлений.
От
