жизнь вроде наладилась, мать почти перестала пить, устроилась на нормальную работу в местный ЖЭК, а Тимка в шесть лет пошел в первый класс. Вот только отношения с отчимом у мальчика не сложились. Виктор, – так его звали, – слишком рьяно принялся воспитывать пасынка, отчего Тимке поначалу было неуютно, а после и вовсе страшно. Со временем Виктор принялся колотить мальчика за малейшие проступки и требовать все больше: и отличных оценок, и идеальной уборки в квартире, и абсолютной тишины, когда они с мамой закрывались в другой комнате и «делали Тимке сестренку», шумев при этом, будто убивали друг друга.
Почему Тим должен, глядя в потолок, молча лежать в то время, как родители орут на все соседние квартиры, ребенок не понимал, но не понимания от него требовал отчим, а точного и безоговорочного подчинения и исполнения его прихотей. А мать, потерявшая мужа и с помощью Виктора, можно сказать, вылезшая из пьяного забытья, не перечила «будущему отцу своей дочки и сестренки Тимы». Только вот со временем изначально безобидные тумаки и затрещины переросли в более сильные удары, причем отчим знал, как причинить Тимке боль, при этом не оставив синяка. Так что, когда мать не видела или была на работе, мальчик пытался «потеряться» в самом дальнем и темном углу комнаты, благо с темнотой они подружились, а вот с Виктором нет.
Чем дальше, тем больнее были тычки, пинки и пощечины. Что происходило с отчимом, Тимка не знал, но почему-то в мальчике зрела уверенность, что всё дело в будущей сестре. Они с мамой уже четыре года «бились», – и мальчику казалось, что бились по-настоящему, – над её «созданием», но почему-то не выходило. Маленькая гипотетическая девочка всё никак не появлялась на свет. Тима уже со злостью ждал, чтобы долгожданная сестра наконец пришла к ним в дом, может, и страдания мальчика прекратятся? Но нет. Сестренка никак не появлялась, а отчим всё больнее лупил Тимку за каждую провинность, словно наказывая его за неспособность взрослых к размножению, и мальчик не то, что не мог никому рассказать о своей трагедии, он просто не хотел. Перед глазами вставали картины изрядно пьющей матери, и ребенок, сжав зубы и сдерживая крики, терпел и пытался не показать, чего стоит ему материнское счастье и трезвость.
Так продолжалось до четвертого класса, пока в один прекрасный для Тима момент, отчим, пытаясь очередной раз ударить мальчика, не задел полку, она не выдержала и рухнула на стеклянный, а по словам матери, хрустальный, кувшин. Он лопнул словно маленькая граната, и осколки разбросало по кухне. Тим получил три осколка в руку, когда закрылся рукой, а отчим…
Мальчик поежился от скверного воспоминания, когда он несколько долгих мгновений в ступоре смотрел, как Виктор сначала пытается зажать сонную артерию на шее, откуда струей хлещет кровь и заливает все вокруг: и стены, и шкафы, и белый потолок кухни, и самого Тима, когда отчим с вытянутой рукой делает шаг к нему и поскальзывается в луже собственной крови, а потом шмякается головой о жёсткий табурет. Мальчик закрыл в тот момент
