его тотчас уничтожат.
– Что?! – ужаснулась Эверетт, а мальчик, услышав это, в страхе охнул. – Но он ни в чем не виноват!
– Это не важно! – врачеватель потащил девочку за собой. – Запрет действует для всех. Вы его нарушили, но вы – будущая хранительница, а значит, понести наказание не можете, если так не решит ваша мать. Остается исключить причину вашего преступного любопытства. То есть мальчишку. Надеюсь, впредь вы не подвергните опасности никого из новеньких?
– Нет! – прошептала Эверетт.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказал тащивший девочку за руку врачеватель, – а теперь вам необходимо быть на церемонии…
– Я не хочу, – прошептала Эверетт.
– Дело не в желании, – спокойно ответил врачеватель. – Вы являетесь будущим символом целого мира! А символы не имеют права меняться, как им заблагорассудится. Разве мама вам этого не говорила? Ваша жизнь вам не принадлежит. И ради своего народа, ради сакральности и тайны вокруг Машины, ради неизменности веры в ее работу и исключительную ценность для мира, вы будете делать, что должны, а не что вам хочется. Это понятно?
– Да, – покорно согласилась Эверетт. Врачеватель вновь затащил ее в церемониальный зал, провел через строй Хранителей и подвел к матери, ни на секунду не прекратившей ритуал. Трийти гневно сверкнула глазами и подняла вверх церемониальный полупрозрачный нож, уже обагрившийся кровью.
– Во имя Машины! – экзальтированно крикнула женщина, подняв руки.
– Во имя Машины! – бездумно вторили тысячи глоток Хранителей и горожан.
Трийти наклонилась над кроватью и повернулась к Эверетт. Девочка зажмурилась от предстоящего кошмара. Она попыталась отгородиться от всего вокруг, но, когда влажная ладонь матери легла на лицо, не удержалась и вздрогнула: девочка-то знала, что рука Трийти в крови ее только что рожденного и тут же убитого ради Машины братика.
– Ты – Машина, Машина – это ты! – воскликнула мать, а Эверетт шёпотом повторила:
– Я – Машина, а Машина – это я.
***
С тех пор время отсчитало еще пять лет, многое поменялось, включая саму принцессу Эверетт и ее взгляд на жизнь.
Небольшую, уютную спальню заливало полуденное солнце. Лучи упирались в западную стену и играли переливами на драгоценных камнях, вкраплённых в сложную узорную лепнину, изображавшую древние сцены давно канувшей в Лету истории. Мириады отраженных лучей играли красками на нежном вясьминном белье, застилающим двойное ложе кровати – первое классическое, а второе – верхнее, своеобразный потолок, сделанный постелью и застеленный словно зеркальное отражение нижнего – столь же богато и красиво. На верхнем ложе, не беспокоясь о странном поведении гравитации и совершенно не стесняясь солнечного света и шума дня, занимались любовью молодые люди. Они настолько увлеклись страстью и телами друг друга, что не замечали, как с кровати сползло одеяло и медленно
