автобусе находились всего три пассажира – смуглые неопрятные мужчины крепкого сложения с мрачными лицами; когда автобус остановился, они, неуклюже волоча ноги, выползли наружу и направились вверх по Стейт-стрит – молча и едва ли не крадучись. За ними появился и водитель. Я проводил его глазами в аптеку, куда он направился, видимо, за покупками. Ага, подумал я, это и есть Джо Сарджент, о котором мне рассказывал билетер. И не успел я еще внимательно его рассмотреть, как меня охватила волна инстинктивного отвращения, которое я не мог ни сдержать, ни объяснить. Мне вдруг стало совершенно ясно, почему здешние жители не хотят ни ездить на автобусе, владельцем и водителем которого был Сарджент, ни посещать чаще, чем по острой необходимости, город, где проживал этот человек и его земляки.
Когда водитель вышел из аптеки, я присмотрелся к нему и попытался понять причину произведенного им на меня неприятного впечатления. Это был тощий сутулый мужчина чуть меньше шести футов росту, в поношенном синем сюртуке и потрепанной кепке для гольфа. На вид ему было лет тридцать пять, но из-за глубоких морщинистых складок на шее он мог бы казаться старше, если бы не его туповатое, ничего не выражающее лицо. У него была узкая голова, выпученные водянисто-голубые глаза, которые, похоже, никогда не моргали, приплюснутый нос, маленький покатый лоб и такой же подбородок и, что особенно было заметно, недоразвитые ушные раковины. Над его длинной толстой верхней губой и на пористых землистых щеках не замечалось никакой растительности, кроме редких желтоватых волосков, торчащих курчавящимися клоками, причем в некоторых местах кожа его лица была покрыта странными струпьями, точно ее поразила экзема. Его большие, с набрякшими венами, руки имели странный серовато-голубой оттенок. Пальцы же были непропорционально короткими и, казалось, могли сворачиваться, плотно вжимаясь в огромные ладони. Пока он шагал к автобусу, я отметил про себя его нелепую шаркающую походку и обратил внимание на его необычайно длинные ступни. Разглядывая их, я невольно задумался, где же он покупает себе подходящую по размеру обувь.
И весь он был какой-то скользко-маслянистый, что лишь усугубило мою неприязнь. Он явно изо дня в день только и делал что крутил руль своего автобуса да шатался по рыбным складам, о чем можно было судить по исходящему от него сильному запаху рыбы. Но какие чужие крови были в нем намешаны, я мог лишь догадываться. Его странная внешность не выдавала в нем ни азиата, ни полинезийца, ни левантинца или негроида, но я теперь понимал, отчего люди считали его инородцем. Хотя я бы сказал, что в нем угадывались признаки не чужеземного происхождения, а скорее биологического вырождения.
Я огорчился, поняв, что буду единственным пассажиром в автобусе. Меня, честно говоря, совсем не обрадовала перспектива ехать одному в компании с этим водителем. Но время отправления приближалось, и, поборов сомнения, я вошел в салон следом за ним и протянул ему доллар, пробормотав единственное слово:
