зубы наивным дурочкам, но и справно бренчал на гуслях и знал, кроме срамных частушек, ещё и с пяток старинных баллад о любви. Да и голос у него оказался на диво приятным. Неудивительно, что у деревенских против столичного щеголя не было никаких шансов.
За поворотом на местный жальник подруг ждал сюрприз в виде ковылявшего навстречу деда Ерохи. Старик вышел из пахнущей медоносами темноты, как тот несчастный призрак из басни, чьих близких убили подлые враги, а сам он мстил им так долго, что успел скончаться в процессе, но дело своё так и не завершил. Вот и мается, и ходит по окрестностям, и стонет…
Дед Ероха не стонал, но лицо у него было грустным.
– Вы куда это ходили в темноте в одиночку? – сурово нахмурилась валькирия. – Сами же говорили никому за околицу не соваться, потому что чудище бродит вокруг и сердца вырывает!
– Моё сердце ему уже негодящее, – попытался было отшутиться старик, но наткнулся на холодный взгляд Ниенны. – Бросьте, девицы, чего со мной случится? Я каждый вечер по темноте на жальник хожу, чтобы на глаза никому не попадаться, а то начнут причитать, мол, куда ты, пень колченогий, свалишься ещё по дороге. Увяжутся провожать, а зачем они мне у могилки?..
И Ниенне снова стало неловко. Как ни крути, а впотьмах некромансер всегда узнает коллегу по едва уловимому фиолетовому сиянию-ауре, её никакими скрывающими заклятиями не спрятать. Ничего подобного у деда не наблюдалось.
Но всё же было в нём что-то такое, несвойственное обычным людям. Сила, но мягкая и текучая, засмотришься – исчезнет, а ты стоишь и моргаешь, как дурачок, и думаешь: померещилось или нет?
Герда, видимо, тоже считала настроение старика.
– Кто у вас там, дедуль? – прямо спросила она.
– Все, – просто и грустно ответил дед Ероха. – Жена, другие сродственники…
И показал кувшин, зажатый в узловатых дрожащих пальцах:
– Я вот внученьке молочка носил. Страсть как она его любила, особенно холодненькое, да поутру с оладушками. А женка моя их пышными готовила, с подушку размером. Ни у кого в селе такие не получались! Эх…
Подруги стояли, потупив взгляды в землю. У Герды полыхали щеки, Ниенне же просто было очень стыдно. Неудивительно, что дед держится особняком, не жалует праздники и охотно общается лишь с детьми. Какое уж тут веселье, когда вся семья, включая младших, на жальнике закопана, а он один-одинёшенек на белом свете?
– Эпидемия? – глухо спросила она.
– Колдун, – вздохнул дед. – Тот самый, что девок забижает.
Ниенна остолбенела.
Получается, дед знает намного больше, чем пытается показать? А что же молчит тогда, не рассказывает ничего? Они ж не селяне неразумные, а маги, прибывшие расправиться с поганцем, им нужно знать о происходящем как можно больше!
Некромансерка только набрала в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой, как вдруг тишину расколол истошный девичий визг.
