а когда началась война… задержалась в Париже – на двадцать лет. Так что тетя Софи и с английским мне помогла, и с французским…
– Наверное, она была советской шпионкой, – предположила ноша.
– Наверное… Уф-ф! Передохнем малость.
Марлен дошагал до очередной скамьи, уселся, а девушку устроил на коленях.
– Меня зовут Клод, – чопорно сказала француженка. – Я родилась в Сан-Тропе, хотя моя мама… она из Алжира.
– Это родство лишь придало вам прелести, – выдал Осокин приятную правду. – Как Изабель Аджани.
– Я тоже снимаюсь! – важно сказала Клод. – А вас как зовут?
– Игнат… Иньяс по-вашему.
– Иньяс… – вымолвила девушка, словно пробуя имя на вкус. – Моя машина… она рядом с воротами парка.
– Уже легче! – ухмыльнулся Марлен. – Ну, что, Диди? Пошли?
– Поехали! – захихикала Клод.
Сделав еще пару остановок, посидев и поболтав, они добрались до припаркованного «Мерседеса» – черного, коробчатого «Гелика», хотя и «поюзанного».
Бережно устроив девушку, Осокин забрался на водительское сиденье.
– Куда? – спросил он отрывисто, разбираясь с рычагами и педалями.
– Отель «Пекин»! Сначала я хотела остановиться в сталинском отеле «Москва», но мне сказали, что это новодел, – щебетала Клод. – Ну, так же не интересно!
– Да уж, – хмыкнул Марлен, выруливая.
Права у него были – там, в далеком-предалеком 67-м. И справиться с «мерсом» он сможет, хотя все равно боязно – в Москве будущего не движение, а какое-то стихийное бедствие! Лавина! Сель! Но не показывать свою трусость девушке.
И Осокин намертво вцепился в руль, напрягшись весь, да так, что задубела спина…
…Расцепить слипшиеся пальцы удалось только у подъезда гостиницы.
– Фу-у… – отчетливо выдохнул Марлен, и Клод нежно засмеялась.
– Ты давно не садился за руль?
– В Москве вообще ни разу! Я, как и ты, приезжий здесь, хоть и не из такого далека… Ну, что? Пошли?
– Поехали! – озорно засмеялась девушка.
Снова взяв на руки приятный груз, Осокин зашагал к шпилястой высотке. Мысли вертелись всякие, пробилась даже стыдная радость – не надо сегодня на тренировку идти! Натаскался уже…
Стоило Марлену с его ношей показаться в фойе, как к ним подкатился толстячок с обширной плешью и густыми усищами.
– Ах, мадмуазель Азани! – возопил он, шлепая в ладоши. – Почему вы не предупредили нас? Ах, что случилось?
– Пустяки… – просипел Осокин, опуская девушку на пухлый диван. – Мадмуазель подвернула ногу. Холодный компресс – и к понедельнику даже хромота пройдет.
– Ах, ах! – забегал толстячок. – Спасибо, мсье! Гастон!
Шагая вразвалочку, приблизился дюжий малый – видимо, телохранитель, – и легко, как куклу, поднял Клод Азани.
– Иньяс! – всполошилась она. – Твой
