которые валялись как придется. Тяжесть в груди усилилась. За последние несколько лет Дженни научилась определять, буквально с порога, в каком состоянии отец вернулся с работы. В те редкие дни, когда он приходил трезвым, его обувь была сложена не совсем аккуратно, но достаточно прилично для человека, который уставший пришел с работы. В дни, когда он вваливался домой пьяным в стельку, его ботинки с него снимала мать, поэтому позже ее можно было видеть у порога, педантично укладывающей его обувь: ботинок к ботинку, перпендикулярно к стене, со шнурками внутри.
В этот раз, судя по анализу положения обуви, его состояние оценивалось как среднее. Если он не догнался парой стаканов уже будучи дома, с ним еще можно было иметь дело. Дженни сделала несколько шагов в сторону кухни, когда услышала топот спускающихся с лестницы ног. В этот же момент из кухни выскочила взволнованная мать.
– Вернулась? – спросила она. На руках – черные резиновые перчатки для мытья посуды. На лице – сложная смесь эмоций. Будто бы дочь только что разбила ее любимую вазу, сильно при этом порезавшись.
Дженни не успела дать очевидный ответ.
– Где ты была? – без шанса на спасение закричал отец. Он уже переоделся в домашнюю одежду, поэтому ремень в его руках был взят с рабочих брюк.
По его блестящим глазам, тоже голубым, как и у всех в их семье, но с широкими черными зрачками, Дженни поняла – отец таки выпил лишнего. Кожа у него на лице покраснела, и даже второй подбородок, которым он обзавелся пару лет назад, выглядел розовым и теплым. Тогда же отец начал стричься совсем коротко, и теперь его ничем не прикрытые уши торчали в разные стороны. Тоже красные и, скорее всего, горячие.
– У подруги! Она была у подруги! – теперь за Дженни ответила мать. Ее глаза бегали от мужа к дочери и обратно, останавливаясь на второй с выражением, говорящим «Ну же, подыграй».
Дженни не шевелилась и не отводила взгляда от отцовской руки, в которой болталось его любимое средство общение с Марти. Она много раз видела подобную картину, но еще ни разу ей не приходилось в ней участвовать. Теперь, когда над ней висела реальная угроза быть выпоротой, все казалось иначе, нежели минуту назад по ту сторону входной двери, когда она думала, что ей нечего терять. Все же она была всего лишь 12-летней девочкой, которую никогда раньше не бил ее собственный отец.
До этого момента она также никогда не задумывалась, почему же всегда доставалось только Марти. Возможно, причина – ее возраст. А может, отец, как настоящий мужчина, считал ниже своего достоинства бить представительниц женского пола. Нельзя сказать, что в отличие от брата, Дженни не давала повода для наказания, так как по адекватным меркам, и сам Марти никогда по-настоящему его не искал. Скорее повод искал Марти.
– Какая подруга? Ты говорила, что она в книжный пошла! Пусть сама ответит! – продолжал допрашивать ее отец.
– Дженни, ты ведь у подруги была, да? – заискивающе спросила
