сереть, а жена с дочкой спали в уютных постельках, он выпил на пустой желудок кружку обжигающе – горячего растворимого кофе и уехал на работу.
Мокрая лента дороги, капли дождя на лобовом стекле, которые едва успевали сметать дворники, и подавленное настроение. Эх, выглянуло бы солнце, стало бы легче, но тяжелые свинцовые тучи, обложившие небо, не давали лучам солнца шанс прорваться и порадовать землю и населявших её бедных людишек.
Опер этим утром сразу поехал в поселок, где жил задержанный бомж. На него скопилось пачка заявлений от местных, мол, ворует беспощадно, но когда разобрались, материал оказался пустым: суммы похищенного не тянули на самую легкую статью о краже. По последнему случаю, когда он украл у соседки шесть куриц и банки с купоркой. едва хватило натянуть на кражонку. Начальник отдела, разозлившись, послал его собрать «железный» материал для возбуждения уголовного дела. Поэтому при обыске у бомжа «нашли» измельченные листья конопли, завернутые в старую пожелтевшую газету. Пакет с коноплей по весу как раз «тянул» на самую минимальную часть статьи за хранение наркотиков. Этот пакет с коноплей опер, естественно, сам «нашел», поскольку его и подложил. Для вида покопавшись в том «свинарнике», где обитал бомж, он «обнаружил» пакет за дверцей в поддувале холодной печки. Опер не считал, что нарушает закон. Разве это нарушение, когда помогает жулику скоротать холодную зиму в тепле. Да, за решеткой, но под крышей с трехразовым питанием и чистым бельем на шконке. Бомж сам выбрал свою судьбу, поэтому жаловаться ему было не с руки.
Бомж привычно пошел в «отказ», стал креститься и божиться, что это не его, ему подкинули, но опер едко поинтересовался: «кажется, кто-то хотел на «зимнюю теплую квартиру?». Бомж, крякнул, почесал заросший сединой подбородок и заявил: «ну, моё, чего уж там, лучше в тюрьме на нарах, чем здесь в холодрыге». Понятые без слов подписали протокол об обнаружении пакета с измельченными листьями. На замызганном столе валялись обглоданные куриные кости, а под столом стояла трехлитровая банка с мутной жидкостью. «Это – та самая купорка?» – спросил опер. Бомж опять крякнул и попросил, заискивающе глядя в глаза: «дай слопаю последний огурчик». Он протянул банку, и бомж выловил из колыхавшей мути огурец, которым сочно захрупал, и сок потек по свалявшейся бороде. Остро запахло кислым.. Бомжа посадили в бобик и отвезли в отдел полиции.
Опер, вернувшись в отдел, написал мелким убористым почерком необходимые бумаги для возбуждения уголовного дела, и его послали на очередную кражу. Он провозился до ночи, после выпил и, как всегда, вернулся очень поздно домой. Прошли сутки, но бомж почему-то не выходил их памяти. Вернее, не сам бомж, за службу навидался бомжей по самое не могу. Не давала покоя лишняя деталь в лежбище бомжа, которой там быть не должно.
В хламе, в котором пришлось покопаться, что-то неожиданно ярко блеснуло, но он не обратил внимания, в тот момент искал, куда пристроить сверток с коноплей, чтобы потом удачно «найти». Теперь этот яркий блеск не давал покоя, заставляла мучительно вспоминать,
