И вернув баю деньги, он спускается к себе в подвал…
После того, как совместными усилиями рассказ перевели, прочитали до конца, учитель спрашивает нас:
– Поняли?
Хором отвечаем:
– Поняли!
– Как по-вашему, сапожник правильно поступил?
Хором даём ответ:
– Сапожник дурак был!
То ли учитель и сам так думает, то ли, полагая, что навряд ли удастся нам растолковать, он подтверждает:
– Правильно.
Вернувшись из школы, пополдничаю и бегу в татарский мектеб. Там я был уже в четвёртом. Я на один класс опережал своих ровесников. Причина, думаю, в том, что мне с малолетства довелось общаться с книгой. Правда, мы не были богаты, даже были бедны. В какой степени были бедны, я понял лишь потом, когда уже вырос, стал человеком и сам познал, что значит более или менее нормальная человеческая жизнь. А в детстве, казалось, я и не замечал нашей бедности. Мне казалось совершенно естественным то, что мы всегда готовы были с жадностью съесть ту пищу, которая достанется, тогда, когда достанется, столько, сколько достанется, что ужасно радовались и перешитому из старого «новому» бешмету. Дом, построенный из девятиаршинных брёвен. Почти четвёртую часть его занимает печка. Угол перед печкой отделён лишь дощатой перегородкой. Эта комнатка служит кухней. Мы её называли просто боковушкой.
– Где мама?
– В боковушке.
– Где нож?
– В боковушке…
Кстати, о ноже… Разумеется, таких вопросов, как «который нож?» или «какой нож?», не было. Потому что нож у нас был один на весь дом. И хлеб нарезать, и картошку почистить, и мяса порезать, и сахар наколоть, и лучину щепать – на всё этот единственный нож. Крепкий, с деревянной ручкой нож с источенным посередине лезвием. Когда им не пользуются взрослые, нож постоянно в моих руках – я вечно что-нибудь мастерю из лучины или щепки. С тех пор, как помню себя, всегда так было. Самой любимой моей игрушкой был нож. Самой сладкой мечтой и заветным желанием было заполучить маленький складной ножик. Нельзя сказать, что моё желание никогда не осуществлялось. Случалось, что, когда отдавали замуж какую-нибудь девушку из нашей родни, доставался мне от будущего зятя маленький складной ножик с металлической рукоятью. Но почему-то ножик никогда не задерживался у меня больше одного дня – терялся. Его крал чёрт. Но до тех пор, как его украдёт чёрт, он успевал раза три-четыре порезать мне руку. Что это был за вороватый чёрт, я понял лишь тогда, когда сам стал отцом, когда мой сын, как и я сам в детстве, стал любить ножи, то есть когда его мама и я сам стали превращаться в чёрта. А тот нож с тонкой талией чёрт не трогает и даже, если иногда, когда я один остаюсь дома, и прячет, то с возвращением мамы нож находится. Поскольку его чёрт не крал, этот нож не удовлетворился только тем, что ранил мне пальцы – но
