дело против Уилбура.
Я удивился:
– Не намерены?
– Да. На свою беду повстречал он эту девицу в серебряном парике. Двадцать лет тюрьмы она ему обеспечила.
– Как так?
– А так. Мы сообщили в полицию Нью-Йорка, что задержали некоего Уилбура, и там обрадовались, как, наверно, обрадовалась бы мать, когда узнала, что нашелся давным-давно потерявшийся сыночек. Материалов на Уилбура в нью-йоркской полиции столько, что двадцать лет ему гарантированы.
Я присвистнул.
– Основательно!
– Еще бы. – Хэммонд помолчал, и до меня донеслось его медленное, тяжелое дыхание. – Она спрашивала твой адрес.
– Да? Ну, я не делаю из него секрета. Вы ей сказали?
– Нет, хотя она уверяла, что хочет поблагодарить тебя. Знаешь, Гордон, послушайся моего совета, держись от нее подальше. По-моему, она способна отравить жизнь кому угодно.
Мне не понравились его слова, я не любил, когда меня пытались поучать.
– Разберусь как-нибудь и без посторонней помощи.
– Что ж, желаю успеха. – И Хэммонд повесил трубку.
В тот же вечер, часов около девяти, Римма пришла в бар. На ней была серая юбка и черный свитер, на фоне которого ее серебристые волосы выглядели довольно эффектно.
В баре было людно, и Расти, занятый посетителями, не заметил ее прихода.
Римма села за столик поблизости от меня. Я играл этюд Шопена – скорее для собственного удовольствия, поскольку все равно меня никто не слушал.
– Алло! – сказал я. – Как рука?
– Ничего. – Она открыла потрепанную сумочку и достала пачку сигарет. – Спасибо за вчерашнее. Вы вели себя геройски.
– Пустяки. Мне нравится вести себя геройски. – Я снял руки с клавиатуры и повернулся к девушке: – Уилбур, как я слыхал, выбывает на двадцать лет.
– Туда ему и дорога! – Римма сделала гримасу. – Надеюсь, теперь-то мы расстанемся с ним навсегда. Он ткнул ножом двух полицейских в Нью-Йорке. Ему еще повезло, что они выжили. Он большой мастер на такие делишки.
– Что верно, то верно.
Подошел официант Сэм и вопросительно посмотрел на нее.
– Закажите что-нибудь, – посоветовал я. – Иначе вас выгонят отсюда.
Она удивленно подняла брови.
– Это должна сделать я?
– Для себя. Если вы не в состоянии что-нибудь заказать, вам лучше сюда не приходить.
Римма велела Сэму принести бутылку кока-колы.
Я начал наигрывать мелодию песенки «Тело и душа».
С того дня, как осколок шрапнели врезался мне в физиономию, я утратил всякий интерес не только к работе, но и к женщинам. В прежние времена, как и другие студенты, я не прочь был поволочиться за девушками. Но шесть месяцев, проведенных в хирургических палатах, отняли у меня и желание, и способности.
Внезапно
