если и знал, то, как и ты, ничем не могу помочь.
– Получается, что Баэль ненавидит Хюберта только потому, что…
– Только потому, что тот ее жених. – Качнув головой, Тристан продолжил: – Просто сделай вид, что ни о чем не догадываешься.
Я кивнул, чувствуя, как меня охватывает уныние. Он все верно сказал. Мы не в силах что-либо изменить. Но даже если бы от меня что-то зависело, Баэль точно не захотел бы моего участия.
Погруженный в свои размышления, я не заметил, как в зале наступила тишина. Но спустя мгновение ее взорвали аплодисменты. Я посмотрел на сцену.
Появился Баэль, прижимающий к себе шелковый сверток. На его лице застыла маска отчуждения. Лениво пробежавшись глазами по зрительному залу, он резко сдернул ткань. Аплодисменты тут же стихли.
В оглушающей тишине раздался шепот Тристана:
– Неужели…
За ним последовал вопль ужаса:
– Аврора!
– Аврора! Это она!
– Он будет играть на ней?
Именно это он и собирался сделать.
Я нервно кусал губы. Величественный и непреступный Канон-холл в одно мгновение превратился в галдящую рыночную площадь. Баэль не обращал никакого внимания на шум. Он стоял, опустив глаза на смычок и слегка поглаживая его.
«Прекратите, – одними губами прошептал я. – Не заставляйте его презирать вас еще больше. Прекратите доказывать ему, что вы просто публика, а не истинные ценители его музыки».
Баэль вдруг поднял голову и посмотрел в зал. Его лицо смягчилось, и я сразу понял, кому предназначался этот взгляд.
Он поднял скрипку в воздух и осторожно прижал ее к груди, обращаясь с ней бережно, словно с младенцем. Этот жест был наполнен такой нежностью и заботой, что у меня защемило сердце. Антонио опустил подбородок к деке, и публика притихла. Правая рука со смычком стала медленно приближаться к струнам.
Мне показалось, что в томительном ожидании прошла целая вечность. И вот на зал опустилась звенящая тишина.
Смычок коснулся струн. Напряжение достигло пика, когда воздух рассек стон скрипки. Многие зрители изумленно выдохнули. Звук Авроры, отражающийся от стен Канон-холла, пробирал сильнее, чем тогда, в Лесу. Я восхитился акустикой зала, благодаря которой мелодия раскрывалась во всей полноте.
Баэль, устремив глаза в пол, отдался игре. Казалось, будто перед ним заклятый враг: в движениях смычка чувствовалась еле сдерживаемая ярость, в голосе скрипки звучали ненависть и презрение, но мелодия была совершенна.
Скрипка пела каких-нибудь десять минут, но этого времени хватило, чтобы харизма Баэля очаровала всех, и никто из зрителей не издал ни звука, чтобы не разрушить сказочную атмосферу.
Я первым зааплодировал после того, как Антонио отдышался. Моему примеру последовал кто-то еще, и еще, и еще… И вот уже Канон-холл сотрясал шквал аплодисментов. Баэль с непроницаемым лицом пробежал взглядом по залу, а затем резко развернулся и ушел, даже не поклонившись.
– Ты
