доносился стук деревянных подошв по схваченной заморозком земле.
– Их двое… Я могу справиться с девчонкой в сером плаще, но как быть с другой? Мой хитрец ничего не видит, а колченогий слишком слаб, чтобы «утихомирить» эту деревенщину, чтобы черт ее задушил! Что делать? Что делать? – повторяла Сычиха.
– Да, я не очень силен, но если вы хотите, я брошусь под ноги этой крестьянке с собакой, я вцеплюсь в нее руками и зубами и не выпущу, будь что будет!.. А за это время вы утащите девчонку…
– А если они поднимут крик, если будут сопротивляться, их услышат на ферме и успеют прибежать на помощь раньше, чем мы доберемся до кареты Крючка. Не так-то просто нести женщину, которая отбивается!
– Да еще с ними эта большущая собака! – добавил Хромуля.
– Ба, ерунда! – возразила Сычиха. – Если бы только собака, я бы ей выбила зубы одним ударом сабо!
– Они приближаются, – пробормотал колченогий, прислушиваясь к отдаленным шагам. – Сейчас они спустятся на дорогу…
– Да скажи ты хоть слово! – обратилась Сычиха к Грамотею. – Что нам теперь делать, хитрец, посоветуй! Ты что, проглотил язык?
– Сегодня ничего нельзя сделать, – ответил слепой бандит.
– А тысяча франков господина в трауре? – вскричала Сычиха. – Значит, они фу-фу, улетели? Не больно часто такое предлагают… Нет, хитрец! Твой нож, дай мне твой нож! Я прикончу деревенщину, чтобы она нам не мешала, а девчонку мы с Хромулей как-нибудь оглушим и заткнем ей рот.
– Но человек в трауре не думал, что кого-то придется убивать…
– Так что же? Эту кровь мы тоже запишем ему в счет, и он доплатит, потому что станет нашим сообщником.
– Вот они… – прошептал колченогий. – Спускаются в овраг, на дорогу…
И вдруг он воскликнул в ужасе, протягивая к Сычихе руки:
– Нет, не надо убивать, это уж слишком! Я не могу!..
– Давай свой нож, говорю тебе! – тихо повторила Сычиха, не обращая внимания на мольбы Хромули и торопливо разуваясь. – Я скину башмаки и покрадусь за ними, как волчица. Они меня не услышат. Правда, уже темно, но я различу девчонку по ее плащу и прикончу ту, вторую.
– Нет, – возразил слепой убийца. – Сегодня это уже ни к чему. Подождем, завтра еще будет время.
– Ты боишься, несчастный трус! – прошипела Сычиха со злобой и презрением.
– Я не боюсь, – ответил Грамотей, – но ты можешь промахнуться, и все будет потеряно.
Собака крестьянки, несомненно, почуяла затаившихся на овражной дороге людей, остановилась как вкопанная и яростно залаяла, не обращая внимания на призывы Лилии-Марии.
– Ты слышишь их собаку? Вот она, скорее давай нож… А не то!.. – с угрозой вскричала Сычиха.
– Ну что ж, подойди, попробуй взять его… силой, – усмехнулся Грамотей.
– Все кончено! Мы опоздали! – воскликнула Сычиха, прислушиваясь к удаляющимся шагам. – Они уже прошли… Ты мне заплатишь за это, висельник! – добавила она, размахивая кулаком. – Тысяча франков
