по проулку вдоль забора, поглядывал сквозь щели досок на родительский огород.
Растения там пока не набрали силу, видны четкие прямоугольники грядок, поделенные дорожками, подсолнухи и кукуруза слабые, как подростки, зелень картошки бледноватая. Но скоро, еще каких-нибудь две недели тепла – и всё попрет. И сорняки. Из лета в лето рвешь их, каждую грядку проходишь по нескольку раз, а весной земля снова покрывается сыпью ростков всех этих подсвекольников, лебеды, крапивы, вьюна, мокреца, полыни, пырея, американки, клевера, одуванчиков, пастушьей сумки… Бесконечный процесс. Нескончаемый. Еще сотни поколений будут возделывать эти двадцать соток земли, и всё будет по-прежнему. Садишь весной нужное и потом с мая до сентября обороняешь от душащих сорняков.
Конечно, и сорняки полезны – одни понижают давление, другие избавляют от изжоги и заживляют язву желудка, из третьих можно варить щи, из семян четвертых – каши, листья пятых останавливают кровь. Но это не продашь на базаре. А продать можно морковку, редиску, помидоры, огурцы, укроп, кукурузные початки, петрушку, ягоду-«викторию», кабачки – как раз то, что сорняки задавят за месяц без человеческой защиты…
Вышел на улицу – широкую, сохранившую хороший асфальт. Она тоже называлась Мира, как и та, на которой жили Погудины, хотя была ей параллельной. Такая вот странность. Названий, что ли, других не нашлось?.. Приезжий в поиске нужного дома наверняка запутается и почувствует себя в каком-нибудь городе Зеро. Правда, приезжие в Кобальтогорске появляются теперь очень редко.
Эта часть улицы Мира была украшена рядами диких яблонь. Хоть и дикие, они были когда-то посажены специально. Весной яблони покрывались белыми цветочками, и на душе становилось радостно, а пахло так, что плыло в голове. Но плоды получались меленькие, не крупнее войлочной вишни, и страшно кислые. Их не собирали, даже птицы клевали только в самые голодные зимы.
Другие яблони у них тут не приживаются, вымерзают.
Улица застроена двухквартирными коттеджами – по полдома на семью. Некоторые сохранили свой первоначальный вид: обитые деревянными некрашеными плашками, заходящими одна на другую, словно чешуя. Лемех, кажется, называется. Напоминают купола деревянных церквей и одновременно больших серых рыб. Стены других домов покрыты вагонкой, третьих – листами сайдинга. Но много и брошенных.
Да, администрация и простые жители следят за порядком – вокруг домов без хозяев нет досок, осколков шифера, раскрошенных кирпичей, почти везде окна забиты аккуратными деревянными щитами. Но все равно – тягостно. Особенно когда одна половина дома свежевыкрашенная, с веселыми наличниками, чистыми окнами и белыми занавесками в них, а вторая – темная, пустая, мертвая…
На лавочке возле такого коттеджа – словно расчерченного по линейке на живую и мертвую половины – сидит Зоя Викторовна. Она была учительницей истории, но давно уволилась из школы.
Она не то чтобы старая по возрасту, а какая-то потухшая, потерявшая ко всему интерес. Вот
