думаю, что это хорошая идея. – Она отвела глаза, затем ее взгляд вернулся ко мне.
Я вскинул свободную ладонь, будто защищаясь.
– Хочу только поговорить, обещаю.
Она прикусила нижнюю губу, и мне безумно захотелось ее поцеловать.
– У тебя есть три минуты. – Она показала мне три пальца и помахала ими перед моим лицом.
Что ж, три минуты, значит, так тому и быть. Она высвободила руку и пошла прочь. Я быстро последовал за ней, не представляя, куда она направляется, но она двинулась к задней двери, прежде чем я успел что-то спросить. На заднем дворе тусовалось несколько человек и было гораздо спокойнее, чем в доме. Внезапно я ощутил нервозность и почувствовал себя слабаком.
Я провернул свое дело с Джози без страха перед последствиями, но сейчас, глядя на ее печальные глаза и слегка растрепанные ветром волосы, я понял, что не могу это исправить.
У меня больше не появится такого шанса. Я не заслуживал этого момента, не заслуживал того, что она готова была мне дать. И хотя я понимал, что нам не стоит вести этот разговор, потому что она выпила, я боялся, что больше не получу такой возможности.
Джози скрестила руки на груди и уставилась на свои туфли.
– Я не понимаю, о чем ты хочешь говорить.
Мое сердце неистово забилось, когда она посмотрела на меня.
– Ты не дала мне возможности объяснить.
Она покачала головой, и я понял, что ей плевать, что я собираюсь сказать. Она не хотела слушать мои жалкие оправдания, и я не мог ее винить.
– Какое у тебя самое любимое воспоминание? – Я спросил ее о первом, что пришло мне в голову, пока она оставила меня стоять здесь как дурака.
– Что? – Она откинула волосы с лица.
– Твое любимое воспоминание, – повторил я и огляделся. Рядом не было никого, кто мог нас услышать. Я мог задать любой вопрос, и никто бы ничего не узнал.
– Тебя в нем нет. – Она фыркнула, и я рассмеялся.
– Я этого и не ожидал.
Она закатила глаза, подошла к большому дереву, растущему в центре двора, ткнула его носком туфли, затем повернулась ко мне: – Зато ты есть в моем самом нелюбимом воспоминании.
– Надо же! – Я потер рукой грудь. – Ты хочешь сказать, что среди твоих воспоминаний нет ничего хуже? Ни сломанных костей, ни особенно неприятных кишечных инфекций?
– Нет. – Она прислонилась к дереву и уставилась на меня: – Самое худшее – это ты.
Я открыл рот, но она быстро перебила меня:
– Я беру свои слова обратно. А то для тебя слишком много чести. Хуже всего видеть, как умирает мать.
Она произнесла это так бесстрастно, и я не представлял, как мне реагировать. Я мог справиться с ее ненавистью или нахальством, но не знал, как быть вот с этим.
– Мне жаль. – Я засунул руки в карманы. – Наверняка твое самое любимое воспоминание тоже связано с ней.
На ее лице появилась едва заметная печальная улыбка.
– Да,
