и высоким чувствам – за их ненадобностью, – ни каким-то иным помыслам, кроме заурядного представления о достатке, который уже вот-вот должен был наступить, но далее такого достатка ничего не просматривалось. Терялся общий смысл существования, вот что означало – тонуть, и вот, в конечном итоге, на какую тему она говорила с мужчиной, умевшим слушать, о чём бы ни шла у них речь.
Помимо её воли, с женщиной начало происходить всё то, чему она, слабея всё больше, в силу собственного воспитания противилась как могла. Но однажды, во время очередной встречи, мужчина положил ей руку на ладонь, и она не убрала свою, как случалось раньше.
– У нас всё уже случилось, притом всерьёз, – констатировал он, – и не делай вид, будто ты этого не понимаешь.
Она и не делала вид, осознавая в действительности только одно: остановиться не получится, потому что ей самой всё сильнее хотелось того, чего она не знала, но лишь предчувствовала, всё больше пугаясь невозможности вернуться к себе прежней, да и не желая уже возвращаться.
Её первым мужчиной был тренер из сборной, он тогда долго ухаживал, а у неё наступила взрослая пора, но теперь она не помнила даже ощущений от той близости. Вторым оказался муж, с ним всё обстояло по-молодому хорошо, а потом родилась дочка и всё как-то переменилось, но ничего неправильного в этом не было.
У неё никогда не кружилась голова от того лишь, что кто-то положил ладонь на её руку, и глаза её никогда раньше не наливались слезами от переполнявших душу желаний, готовых воплотиться во всё что угодно и прямо сейчас. Сегодня она сидела, разговаривала с этим человеком и чувствовала в себе то, чего до сих пор даже не могла предполагать.
– Пойдём, – сказал ей тогда мужчина, и она поднялась за ним следом, почти теряя сознание, потому что поняла: она уже не выберется оттуда, куда её влекло.
Она ещё пыталась себя контролировать – даже когда они приехали на какую-то квартиру и она, словно сомнамбула, отправилась в душ, скорее для того, чтобы оттянуть время и, может быть, попытаться всё-таки включить тормоза, но через пять минут уже оказалась в его постели и боялась пошевелиться, а он всё сделал с ней сам, и, когда это произошло, она поняла, что стала теперь совершенно другой – но какой именно, ещё предстояло узнать и почувствовать. Сейчас она испытывала неловкость, потому что всё это время лежала почти неподвижно, словно бревно: ей мешал сковывавший испуг, мешало чувство стыда и то ощущение, будто вот сейчас её используют, а потом скажут: «Одевайся!» и отправят восвояси, уносить подальше свой позор.
Она в ужасе ждала, что же теперь последует, но ей принесли в постель кофе, наговорили кучу нежных слов и поцеловали так, чтобы она почувствовала себя дарительницей, которой благодарны. А спустя немногое время всё повторилось снова, но она опять не смогла понять, как себя вести – то ли тем же образом, что и с мужем, то ли совсем иначе, ведь было неизвестно, чего может ожидать от неё этот опытный мужчина, по-всякому переворачивающий
