мне, что они здесь, ладно?
– Заткнись!
Аннабель, вздрогнув, обернулась. Бенни неподвижно стоял в дверях. Потом он встряхнул головой, словно отгоняя мух, как испуганный теленок.
– Бенни, милый, что с тобой?
Пакеты с едой упали на пол. Бенни зажал уши руками и потер их.
– Бенни! С тобой все в порядке?
Наконец он услышал ее и опустил руки.
– Не обращай внимания, – пробормотал он, наклоняясь за пакетами. – Это я не тебе.
Когда Кенджи был еще жив и они ели за кухонным столом, они всегда слушали за ужином музыку и по очереди ходили в гостиную за новой пластинкой. Потом Аннабель перенесла проигрыватель к себе в спальню, и они с Бенни стали ужинать там, сидя на кровати, с покрывалом в роли скатерти. Сегодня вечером, заявила она, у них будет банкет. Кроме ребрышек она купила яичные рулеты, вареные клецки, булочки со свининой, цыпленка по-чунцински и фирменное блюдо китайской закусочной – жареный рис. Когда вся еда была распакована, кровать стала похожа на макет небольшой деревеньки: коробки с продуктами, разложенные на покрывале, напоминали домики, рассыпанные по долинам и горным хребтам ног Аннабель.
На этот раз Бенни выбрал пластинку с записью легендарного концерта Бенни Гудмена в Карнеги-холле в 1938 году. Это была их с отцом любимая пластинка. Тогда джаз впервые зазвучал в Карнеги-холле, и впервые чернокожие музыканты играли на этой исторической сцене вместе со своими белыми коллегами. Конечно, Бенни никогда не бывал в Карнеги-холле, но отец показывал ему на YouTube старый кинофильм с тем знаменитым концертом, так что он вполне мог себе это представить. Все музыканты на исцарапанной черно-белой пленке были одеты в смокинги и притопывали ногами в блестящих лакированных туфлях. Они играли «Sing, sing, sing», и Бенни вспомнил, какое у отца было лицо, когда он слушал эту песню на ноутбуке. Глаза его сияли, голова покачивалась, ноги точно так же притопывали. «Вот это были джазмены, Бенни-оу! Настоящие джазмены».
Вгрызаясь в булочку со свининой, Бенни слушал звуки биг-бэнда. Оригинальная запись была сделана на ацетатной пластинке, и скрежет царапин вместе с фоновым шипением придавали музыке почти осязаемую материальность и сходство со старыми черно-белыми фильмами. В отличие от цифровых записей старые фильмы и записи казались какими-то настоящими, и это доставляло Бенни удовольствие, хотя причину он не смог бы объяснить.
А теперь он заметил, что бодрый свинг как будто отгонял донимавшие его голоса, и даже такие лиричные песни, как «Blue Reverie», казалось, успокаивали и приглушали их непрерывное бормотание. Время от времени кто-нибудь из музыкантов на сцене вскрикивал или начинал петь, или из зала раздавался смех. Бенни слышал эту запись миллион раз и знал наизусть все эти спонтанные вкрапления, но теперь они стали так напоминать голоса, звучавшие в его голове, что не отличить. Раздались аплодисменты, а потом оркестр грянул медью неистовую «Life Goes to a Party». Эта песня была гимном и девизом всей жизни Кенджи.
«Бенни Гудмен был королем свинга, –
